Папа притормозил. Проехал памятник Юрию Долгорукому. Остановил машину около книжного магазина. Около «сотки», как тогда назывался магазин «Москва», потому что официально это был «книжный магазин № 100».
Он не выключил мотор.
Помолчал и вдруг спросил: «У тебя есть любимая женщина?»
У меня все похолодело внутри. Я сначала не понял, потом до меня дошло, почему похолодело, — и тут я начал понимать. Сначала я подумал, что его вопрос означает: есть ли у меня девушка, в которую я влюблен. Да, разумеется! Даже две. Точнее, три — одна самая главная на фоне двух других, которые мне тоже очень нравились, и я звонил им из автомата, и ждал у подъезда, в общем — да, да, да. Три раза «да». Но почему он так странно спросил? А не просто: «Ты, наверное, влюбился?»
Похолодело, и я понял. И мне стало стыдно. Двойной стыд.
Во-первых, стыдно, что папа со мной об этом разговаривает. Мы с ним, кстати говоря, никогда ни о чем таком не говорили. С мамой тоже. С мамой, правда, я очень редко, но все-таки делился своими любовными переживаниями.
***
Хотя папа иногда меня подначивал на такие разговоры.
Однажды мама с папой пришли из гостей, папа был навеселе, он полулежал на диване, а я сидел за его письменным столом. Он громко и восхищенно говорил:
— Она красавица! Она чудесная, изящная, милая. Ты таких никогда не видел, клянусь. Да что там ты, мальчишка! Я таких видел, может, два раза в жизни, это третий. Ты в нее влюбишься, как только увидишь. Это будет твоя судьба! Вы должны познакомиться и влюбиться. Подрастете — поженитесь.
Разговор шел о дочке новых знакомых. Где-то на отдыхе папа с мамой встретили приятную пару. И вот побывали у них в гостях, увидели их дочь и решили, что это для меня отличная партия. Мне было семнадцать. Ей — пятнадцать. Нас познакомили. Разумеется, из этого ничего не вышло. Хотя она была очень красивая девочка. Юная, стройная и поразительно нарядная — поскольку мы познакомились у нее на дне рождения. Наверное, ее родители продолбили ей голову, говоря: «Ах, какой мальчик! Это будет твой жених». Заставили позвонить мне и пригласить. А мои родители дали мне денег, и я купил ей букет цветов и альбом репродукций.
Я таких великолепных платьев и безупречных вишневых туфелек никогда не видел — только в кино или на картинках.
Она долго на меня смотрела, но я ей не понравился.
И она мне — тоже. Ни капельки.
Мне тогда совсем другие нравились. Умные и хмурые.
Но у моего папы по этому поводу было свое мнение. Как нынче говорят, жесткая позиция.
Один раз ко мне в гости пришла вот такая умная девушка. Она была старше меня на год — дополнительный повод для моей гордости, кстати говоря. Я только в десятый перешел, а она почти студентка — было лето, она уже сдала выпускные. Мой папа был дома. Мы зашли к нему в кабинет поздороваться. Она была из очень интеллигентной семьи. Знала два иностранных языка. Мы посидели на диване у меня в комнате, тихонько целуясь, стараясь, чтобы было тихо. Потом пошли гулять. Потом я проводил ее до дому. Вернулся домой.
Папа вышел из кабинета, на ходу выдергивая ремень из брюк.
— Ну-ка, спиной повернись, — скомандовал он.
Я машинально повернулся. Он перетянул меня ремнем. Не очень больно, но ощутимо.
— Ты чего?! — завопил я, оборачиваясь и увертываясь от следующего замаха. — Что за шутки?
— Нет, это я тебя спрашиваю, что за шутки! Что это за рожа? Что за макароны вместо ног? Что за патлы? Что за прыщи? Что за ногти? Что за рукопожатие? Вялая, холодная, но зато влажная ладонь! Ты свихнулся, сынище? — И он, наконец, расхохотался.
— При чем тут? — сказал я. — Она хороший человек. Очень умная к тому же.
— Это хорошо, — сказал он. — Тогда крепко, по-дружески, пожми ее благородную руку.
И он ушел в свой кабинет.
Собственно, больше никаких разговоров на эти темы у нас не было. Ну разве что иногда спрашивал: а ты в такую-то не влюбился?
Ах да! Однажды на дачной аллее он увидел меня с Лялькой, юной падчерицей знаменитого кинодокументалиста Романа Кармена — того, который снимал гражданскую войну в Испании в 1935 году. Лялька была безумно хороша. Потом, когда Роман Кармен умер, ее мать вышла замуж за Василия Аксенова, уже тогда известного писателя. Ребята стали называть Ляльку «дважды падчерица Советского Союза».
Мы с Лялькой шли, взявшись за руки и время от времени целуясь. Вечером папа сказал мне одобрительно и даже несколько церемонно: «Благословляю ваш маленький роман».