И некогда смиренная мать Блажены произнесла удивительные слова:
— Одно нам название — овцы! И вправду надо было убить этого Гейдриха или Гитлера. Было бы хоть за что страдать!
Это была боль, которую трудно себе представить, боль, которая вышла за пределы личного. И Блажена поняла, что в сладкие дни свободы эта страшная боль должна превратиться в силу, которая станет благом для всех живых людей. Недостаточно построить новую деревню Лидице, похожую на старую… Но Вацлава-то мне никто не вернет!
Наплакавшись, Блажена заснула в чужой комнате, в Кладно. Ей казалось, что кровь стынет у нее в жилах и кто-то твердит ей: «Это потому, что в крови у тебя железо…» Лидице превратились в чехословацкий танк… Сквозь сон Блажена еще слышала, как по мощеному Кладненскому шоссе цокают копыта советской кавалерии. Блажене вдруг почудилось, что она, вместе с Кето и Софи, опоясывает всю землю лидицкой стеной, чтобы больше никогда ничего похожего не могло произойти с людьми…
Еще до того как лидичанки вернулись на родину, семнадцатого мая Ондржей Урбан в составе Чехословацкого армейского корпуса маршировал по празднично убранным, хотя и разбитым улицам Праги, переполненным ликующими людьми.
Для зрителей на улицах и в окнах домов военный парад — это нечто вроде живых картин, которые сами разворачиваются перед глазами. Никто не думает о том, скольких хлопот и волнений стоило, чтобы шеренги проходили стройно, одна за другой, чтобы равнение было образцовым и все блестело — от орудий до последней пуговицы. Участники парада немало волнуются даже в мирное время, что же говорить о сегодняшнем дне! Нет, никто в освобожденной Праге, как бы горячо ни встречала она своих воинов, не представляет себе, что значит для людей, вернувшихся с войны домой, этот торжественный марш по городу. Свершившиеся чаяния, достигнутая цель, осуществленная мечта, сбывшийся сон, счастливый конец, увенчавший дело!
Из Бузулука, городка, где дуют степные ветры и вдали виднеются темные уральские леса, с берегов реки Самарки, три года шел Ондржей и его товарищи, чтобы увидеть Прагу. Издалека в необъятном мире, затуманенном непогодой, затянутом дымом бомбежек, родная столица виднелась им, как силуэт Градчан в пророчествах Либуше. Изнурительные горные переходы, разлившиеся реки, фашистские зверства и произвол — все это стояло между Ондржеем и Прагой. Человек есть человек — когда слабеет тело, он падает духом; подчас Опдржею казалось, что зря он тешится и уговаривает себя, не видать ему Праги, он падет на пути к ней, как пали многие его однополчане. Но он стискивал зубы, никому не высказывал этих мыслей и даже, случалось, подбадривал товарищей, если те поддавались унынию. А что, если он дойдет, но застанет лишь развалины Праги! Еще в Моравии он слышал тревожный призыв пражан о помощи. Но сейчас чешская столица с облегчением вздохнула: она под защитой Красной Армии.
И вот Ондржей шагает по заново замощенным пражским улицам, где на перекрестках вновь уложена брусчатка из разобранных баррикад. Но не историческая Прашна брана, такая знакомая по фотографиям, а всего лишь заурядная витрина с треснувшим стеклом — витрина магазина «Казмар — «Яфета» — Готовое платье» на Целетной улице — надежно и ощутимо убедила Ондржея, что он не грезит, что он в Праге.