Марина, правда, долго не унижалась. В один прекрасный день она сообщила, что больше готовить для Петра не будет.
- Хочешь есть, вставай и готовь себе сам. Я тебе не домработница. Машину разобрал, ремонтировать не собираешься. Я, как проклятая, должна детей таскать на себе в садик и обратно.
Мысли ленивым хороводом закрутились в голове:
- Машину надо сделать, в курятнике почистить, дверь отремонтировать… а… да ладно… попрошу Андрея, чтобы заезжал утром и отвозил детей в сад. Коллега, как ни как. У него дети уже взрослые, пусть мне поможет. Машину сделаю – ему помогу, может быть… - приняв такое простое решение, Пётр повернулся на правый бок и захрапел.
Шли дни за днями. Жить без радости было безрадостно. Но Пётр знал лекарство от хандры. В день получки он с товарищами не торопился домой, к молодой жене и детям, а задерживался на часок, другой. За это время успевал выпить пару бутылок самогона, съесть кучу всякой вкуснятины, рассказать десяток анекдотов и насмеяться до следующей зарплаты. Жизнь наполнялась разноцветными красками и звуками. Пётр был весел и счастлив до определённого порога, измеряемого количеством выпитого. К концу вечеринки почти всегда мужчина становился бесчувственным и безбашенным чурбаном, который не соображал, что делает и что говорит. В такие минуты лучше было не попадаться ему на пути. Большой и толстый мужик, ростом под два метра и весом больше центнера, был похож на разъярённого носорога, сметающего всё на своём пути.
Все знали такую особенность характера Петра. Собутыльники расползались по домам ещё до того, как он начинал бесчинствовать. А вот Марине с детьми некуда было деваться. Она ждала мужа дома, дрожа от страха. Самым главным было – не попасться пьяному на глаза. Тогда он ворчал недолго и укладывался спать. Но горе было тому, кто попадался Петру на глаза в момент полного отключения мозга. Приходилось спасаться бегством, хорошо, что пьяный не мог догнать. Его качало и швыряло по сторонам. Он падал и засыпал в любом месте и в любой позе. Перетащить мужа в комнату Марине было не под силу. Оставалось только ждать, когда он немного очухается и заползёт на свой диван сам.
Утром Пётр просыпался с головной болью. Он чувствовал себя опустошённым и обокраденным. Кто-то украл его радость, оставив непроглядную темень тоски. Ему хотелось хоть на минуту стать счастливым, почувствовать радость и вкус жизни. Это чувство на какое-то время приносил алкоголь. И чтобы вырваться из кромешной тьмы безрадостного существования, Пётр стал выпивать всё чаще. Как только первый глоток попадал в желудок, мужчина не мог остановиться. Увещевания родителей, уговоры и скандалы Марины ни к чему не приводили. Пётр клялся больше не пить и в тот же день напивался до бесчувствия. Ездил кодироваться, но до поликлиники не добрался. Сбежал от брата, который ездил с ним, пропил деньги и скитался несколько дней по малознакомому городу. На вокзале случайно встретил земляков, и они купили ему билет домой.
Жизнь в маленьком, покосившемся домишке превратилась в настоящий ад. Пьяные скандалы происходили ежедневно. Пётр с особым удовольствием обзывал Марину всякими непотребными словами, гонялся за нею по двору. Бил безжалостно, обвиняя молодую женщину в том, что это она лишила его радости. Это из-за неё он бродит во мраке горя и печали.
Марина прощала мужу скандалы и драки, потому что любила и надеялась, что муж образумится, изменится, оценит её старания. Но всему рано или поздно приходит конец. Пришёл конец и терпению молодой женщины. Она с детьми ушла к своим родителям, оставив Петру нажитое за 8 лет.
- Сука… сука… б**дь… обезьяна… - забормотал пьяный Пётр, когда понял, что жены и детей нет дома.
- Сука… сука… убью…, - прохрипел он и свалился на диван.
Дни смешались с ночами. Пётр пил день и ночь. Он топил своё горе в самогоне. Скоро домишко превратился в грязный сарай, где ели пили, спали все, кому не лень. Здесь можно было встретить патлатых бомжей; спившихся, рано состарившихся, грязных женщин, невесть откуда приходивших и уходивших неведомо куда.
Из углов небольших комнатушек, откуда давно была вынесена и продана за бутылку, иногда даже за глоток, вся мебель, несло сортиром. Засаленный, изгаженный диван принимал в свои объятия всех желающих. На диване спали, занимались любовью, ели, пили, а иногда справляли малую нужду.