А где-то встрепенется
сердце матери.
На Рейне ли,
А может, на Днепре,
А может быть, и дальше —
На экваторе.
Но ти-ши-на.
Замри и не дыши!
И ты услышишь,
Как восходит солнце.
Хорст заглянул в бетонное оконце,
В холодный мрак:
Там тоже ни души.
Взошел на вал.
Полынные кусты
Еще с себя росу не отряхнули.
Черпнул песок.
И вот они в горсти,
В его горсти,
Чуть сплющенные пули.
Одна.
Две.
Три.
В горсти!
А сколько их
Под ним,
В земле,
В крутых песчаных скосах,
Остроконечных пуль
И тупоносых,
Любых систем
И образцов любых!
Им счету нет.
Здесь каждый сантиметр
Исклеван ими
С боевых дистанций.
Здесь столько отстрелялось
Новобранцев,
Что им, пожалуй,
тоже
счету нет.
Что божий храм,
Где с именем Исус
Святой
Водой
Кропят новорожденных!
Сюда,
На цель,
Под знаком «Готт мит унс!»
Вели крещеных всех
И некрещеных
Простых парней.
Вели весь род мужской,
Вели
За поколеньем поколенье —
И стрельбище
Тачало в отдаленье
Пошивочно-убойной мастерской.
И вот молчит.
Молчит, как никогда
За долгий век,
Быть может, не молчало.
Здесь три войны
Берут свое начало,
И ни одна
Не вскрылась борозда.
* * *
Здесь пули, пули, пули —
Сплошь.
Скажи вот так —
И скажут: врешь.
Да оп и сам,
Да он и сам
Не верил собственным глазам.
Как будто ночью,
Час назад,
Ушел в песок свинцовый град
И от людей таится…
Пройдут года,
Пройдут века —
Он не вернется в облака,
Водой не испарится.
Какой посев!
Огромный вал
Набит им до предела.
И Хорст копал,
И отсевал,
И удивляться забывал:
Он просто дело делал.
Как будто вышел в огород
И роет,
Роет,
Роет…
Теперь ни бог его, ни черт
Отсюда не уволит.
Теперь он сам хозяин здесь,
Батрак
И управляющий.
И сила есть
И хватка есть
В его руках пока еще.
И никаких тебе машин
И никаких деталей.
Он здесь один,
Совсем один.
И все четыре дали
Лежат вокруг.
Луга, поля
С парными ветерками.
И просто песенка шмеля,
И пули под руками.
Он отсевал их
И — в рюкзак.
А жарко стало —
Снял пиджак,
Рубаху снял,
И снова рыл,
И сам собой доволен был.
А день-то, день!
Как неземной:
Прозрачен весь
И ярок.
Метался крестик именной —
Серебряный комарик —
Туда-сюда,
Туда-сюда
Над волосатой грудью…
А где-то мчались поезда,
И громоздились города,
И суетились люди
В чаду
И в лязге городском,
В цехах
И в рудном штреке —
В своем
Убойно-скоростном
И потогонном веке.
А здесь — простор!
Лучей поток.
И Рейн в крутой излуке…
Хорст отшвырнул лопату,
Лег,
Крестом раскинув руки.
Ударил в ноздри трав настой,
Крылом взмахнула птица,
И небо
синей
высотой
Упало
На ресницы,
Ушло в глаза
И тишиной
Души его коснулось.
И вдруг ладьей берестяной
Земля под ним качнулась.
И он в ладье.
И он плывет
В неведомые дали
От всех тревог,
От всех забот,
От всех земных печалей.
Плывет,
Скользит его ладья
Без времени, без меры
Куда-то в гавань забытья,
В края до нашей эры.
Где только штиль,
Где только синь
И солнечные пятна…
Но звук нацеленной осы
Вернул его обратно,
К своим делам.
И решето
Кружит в руках, качается —
И пули, пули
Всех сортов,
Толкаясь, обнажаются.
Совсем спокойные,
Совсем,
Без высвиста,
Без высверка,
Любых калибров и систем,
От Фридриха до Бисмарка,
От Бисмарка
И далее —
До дней последних Гитлера.
Оглаженные в талии,
Нетленные,
Нехитрые.