Итак, поэту не пришлось свои лицейские годы проводить в обществе будущего императора. И самым близким его товарищем по лицею был непримиримый враг Романовых — будущий декабрист И. И. Пущин. Поэт полюбил лицей и его сады. И немудрено — царскосельские парки к самом деле дивны. Екатерининский дворец, построенный Растрелли[129], не мог не очаровать поэта. Здесь, в парке, посреди пруда, видел он воздвигнутую Екатериной колонну г. память Чесменской битвы, в которой участвовал Иван Абрамович Ганнибал; здесь бродил он среди мраморных статуй, напоминавших ему статуи московского юсуповского сада; здесь «весной, при кликах лебединых, близ вод, сиявших в тишине»[130] являлась поэту муза, которая, по его признанию:
19 октября 1811 года состоялось торжественное открытие лицея. Приехали царь, обе царицы[131] и великие князья. Все было очень пышно. Приглашены были министры и прочие сановники. После обедни и молебна в дворцовой церкви началось торжество. Стоял, конечно, стол, покрытый красным сукном с золотой бахромой. На нем лежала особая государева грамота, дарованная лицею. Ее прочел тонким, дребезжащим голосом И. И. Мартынов, один из составителей лицейского устава, замечательного, между прочим, тем, что в нем были впервые запрещены телесные наказания. В других учебных заведениях секли мальчиков и до и после основания царскосельского педагогического Эльдорадо[132]. После Мартынова выступил директор лицея В. Ф. Малиновский. Этот статский советник был так перепуган торжественной обстановкою, что едва смог прочесть слабым голосом, путаясь, приготовленную речь, не им сочиненную. Зато с большим пафосом прочел свою речь «профессор политических наук», окончивший свое образование в Европе, А. П. Куницын, к которому обращены были Пушкиным в 1825 году лестные слова:
Речь Куницына была в напыщенном старомодном стиле, но всем показалась очень либеральной. Адъюнкт-профессор[134] говорил о «существе гражданских обязанностей», о «благе целого общества», о «причинах благоденствия и упадка государств». Само собою разумеется, что было сказано нечто о гражданской добродетели, и это словечко прозвучало как намек на французскую идею 1789 года. Но самое замечательное было то, что в речи вовсе не был упомянут царствующий император. Александр одобрил вольнодумца и наградил его на другой же день орденом св. Владимира четвертой степени[135], рассчитывая, очевидно, на смягчение таким способом его якобинского духа.
Потом был обед — у царей и сановников. Лицеистов также повели в столовую, несколько позднее, и цари пришли смотреть, как утоляют свой голод питомцы лицея. Императрица Мария Федоровна подошла к десятилетнему Корнилову и, опираясь на его плечи, чтобы не вставал, спросила его с немецким акцентом: «Карош суп?» — на что растерявшийся мальчуган ответил почему-то по-французски: «Уи, мосье!», как будто коронованные особы женского пола утрачивают женственность.
Все эти смешные подробности не ускользнули от внимания Пушкина. Он, наверное, заметил, как и его новый приятель Пущин, что цари были воспитаны не очень хорошо. Наследник Константин[136] у окна щекотал и щипал сестру свою Анну Павловну[137]; потом подвел ее к Гурьеву[138], своему крестнику, и, стиснувши ему двумя пальцами обе щеки, а третьим вздернувши нос, сказал ей: «Рекомендую тебе эту моську…» Этот Гурьев был единственный из тридцати первых лицеистов, не успевший кончить курса: его исключили из лицея в 1813 году за склонность к мужеложеству, что, конечно, не помешало ему впоследствии надеть кавалергардский[139] мундир.
Вечером был десерт. Горели плошки вокруг лицея, и на балконе — щит с вензелем Александра Романова. Для лицея был отведен просторный четырехэтажный дворцовый флигель. В верхнем этаже были дортуары, устроенные так, что для каждого воспитанника была отдельная комната. На дверях одной из них было написано на особой дощечке: № 14. Александр Пушкин. На соседней двери: № 13. Иван Пущин. Перегородка была тонкая, и, когда мальчики ложились спать, можно было переговариваться. Началась лицейская жизнь. Через несколько дней лицеисты узнали, что их не будут отпускать домой вовсе и что в этом заточении предстоит им быть шесть лет. Это была для многих мрачная и неожиданная новость. Но Пушкину было все равно. Впрочем, строгость этого режима, придуманная министром Разумовским, впоследствии смягчилась, и лицейское заточение вовсе не было монастырским, хотя Пушкин в своих ранних стихах называл свою комнату кельей, а себя монахом.
129
Растрелли Варфоломей Варфоломеевич (1700–1770) — русский архитектор, представитель барокко; создатель Екатерининского дворца в Царском Селе (1752–1757) и др.
131
…обе царицы — Мария Федоровна и Елизавета Алексеевна (Луиза-Мария- Августа, 1779–1826) — императрица с 1801 г., жена Александра I.
132
Эльдорадо (исп. el dorado, букв. — золоченый, золотой) — мифическая страна, богатая золотом и драгоценными камнями, которую искали на территории Латинской Америки испанские завоеватели.
133
«Куницыну дань сердца и вина!» — из черновых набросков послания 19 октября 1825 года».
135
Орден св. Владимира четвертой степени — большая часть орденов царской России имела четыре степени: высший — первой степени носили на широкой ленте, перетягиваемой через плечо, ордена 2-й степени носили на шее, ордена 3-й и 4-й степени прикрепляли к петличке.
136
Константин Павлович (1779–1831) — великий князь. После смерти Александра как старший из детей Павла I должен был унаследовать престол, но отказался в пользу своего брата Николая.
137
Анна Павловна (1795–1865) — великая княжна, сестра Александра I и Николая I, жена принца Оранского.
138
Гурьев Константин Васильевич (1800 — не ранее 1833) — лицеист первого курса, исключенный из лицея. В 1833 г. — 2-й секретарь русского посольства в Константинополе.
139
Кавалергарды — почетная стража и телохранители лиц императорской фамилии в России в особо торжественных случаях.