Пушкин подчинил себе все темы, все виды поэзии. Лирик, эпиграмматист, драматург, рассказчик, юморист, романист, сказочник, песенник – он все мог. Такие поэты не укладываются в рамки литературных категорий. Они их создают, шутя, на ходу, перестраивают и разбрасывают теоретические перегородки. Но если под лирикой понимать умение передавать, изображать чувства и страсти, свои и чужие, то Пушкин прежде всего великий лирик. Он говорил, что драматургом можно быть до 70 лет и позже, а лирическим поэтом только до 35 лет, но сам сохранил свой лирический дар до конца жизни. Правда, что ему, как Рафаэлю, было только 37 лет, когда он умер. Последние семь лет он писал больше прозой, поэтических произведений было все меньше, но, отражая изменения, происходившие в душе самого Пушкина, они становились все разнообразнее и совершеннее, все богаче, чище, глубже.
В Пушкине слишком долго видели главным образом сочинителя возмутительных политических стихов и любовных песен. Отчасти это было верно. Его первые четыре длинные поэмы посвящены любви. В них, как в «Евгении Онегине», как в позднейших прозаических рассказах, героиням отводится более благородная роль, женским чувствам придается больше глубины. А в любовной лирике Пушкин рисует все оттенки, всю красоту мужского чувства, ветреного, грустного, ревнивого, робкого, нежного, страстного до бесстыдства, восторженного до экстаза, то тоскующего, то насыщенного гордостью обладания. В его любовных песнях горит огонь, слышится биение горячей, влюбчивой крови. Это художественное преображение его собственного многообразного сердечного опыта. Это автобиография, прошедшая сквозь магический кристалл, переложенная на все богатства напевов и мелодий. Сколько русских поколений находили в стихах Пушкина выражение для своих чувств, одухотворенных его гением.
В «Каменном госте», описывая власть музыки, он говорит:
Все же любовь была только одним из мотивов его поэзии. В восемнадцать лет он написал «Вольность», где ясность мысли, сила политического пафоса, точность исторического описания сплетаются с могучим музыкальным ритмом. В посланиях и одах нередко является он летописцем – «Вещий Олег», «Вельможе», «Овидий», «Моя родословная». Принявшись за прозу, он начал с исторической повести – «Арап Петра Великого».
Петр уже давно его занимал, давно вытеснил из его воображения Наполеона Первая запись о Петре в кишиневской тетради:
«Петр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения» (1822).
Мысль написать историю Петра давно занимала Пушкина, но он подходил к ней постепенно. Собирать в архивах материалы о Петре начал он, с особого царского разрешения, только в конце 1831 года, после женитьбы. Но еще до этого два раза писал он Петра. Первый великолепный эскиз, набросанный летом 1827 года в Михайловском, «Арап Петра Великого», почему-то остался неконченным. Осенью следующего года Пушкин вернулся к Петру и написал «Полтаву».
Это единственная большая поэма, которую Пушкин целиком, с начала до конца, с редкой даже для него стремительностью, написал в Петербурге. Сначала слова его не слушались. Он никак не мог справиться с описанием Марии, в которой есть несомненное сходство с Марией Раевской. Даже взял ее имя. На самом деле дочь Кочубея звали Матреной. Пушкин, описывая красоту молодой девушки, добивался простоты народного рассказа. Он менял, вычеркивал, искал настоящих слов, волновался, был оглушен хлынувшим вдохновением. Был в смятении. Наконец потерял терпение и отошел от «Полтавы», потребовал к ответу свою давнюю подругу:
Рифмы отозвались на призыв своего верного любовника, хлынули толпой, не оставили его в покое, пока он не кончил «Полтаву».
Над «Годуновым» Пушкин работал год в деревне, без помех, без отвлечений. «Полтаву» он писал в шумной гостинице, где по-прежнему вокруг него толпились друзья и знакомцы, и закончил ее в три недели.
Первая песнь – 500 строк – была кончена 3 октября 1828 года. Вторая – 580 строк – 9 октября. Третья – 482 строки – 16 октября. Стихи одолевали его, как бред. Он рассказывал Юзефовичу, офицеру, с которым через год встретился под Эрзерумом, что, когда он писал «Полтаву», стихи, как в юности в Лицее, грезились ему даже во сне. Он вскакивал с постели и впотьмах записывал их. Днем писал почти без остановки. Торопливо обедал в одном из соседних трактиров. Но стихи его и там настигали. Он записывал их прозой, потом шла отделка.
«Я видел у него черновые листы, – писал Юзефович, – до того измаранные, что в них ничего нельзя было разобрать, над зачеркнутыми строчками было несколько рядов зачеркнутых же строчек, так что на бумаге не оставалось ни одного чистого места. Однако, несмотря на такую работу, он кончил «Полтаву», помнится, в три недели».
Сохранившиеся черновики «Полтавы» подтверждают точность этого рассказа. Поправки Пушкин обычно делал позже. В «Египетских ночах» Пушкин рассказал, как налетает на поэта вдохновенная одержимость, как находит на него «эта дрянь».
«Приятель мой уверял, что он только тогда и знал истинное счастье. Остальное время года он гулял» (1835).
Именно эти прогульные полосы даже люди, близкие Пушкину по духу и ремеслу, больше замечали, чем его страдную пору. Осенью 1828 года, когда Пушкин был одержим «Полтавой», Вяземский из своего барственного Остафьева, где он весело бездельничал, ухаживая за хорошенькими соседками и посвящая им нежные стихи, дружески корил Пушкина за беспутство, за карточную игру, за то, что вьется около медной Венеры, а главное, за лень. Всем этим Пушкин был грешен. За Аграфеной Закревской ухаживал. В карты играл безудержно, неосторожно и много проигрывал. Не тогда, когда писал «Полтаву», а раньше. Но на полях рукописи «Полтавы», против описания любви казака к Марии отмечены следы игры – его карточные долги:
1800 Гол. (Голицыну)
500
850
Свалилась на него тогда еще напасть худшая, чем карточные долги; правительство затеяло дело о «Гаврилиаде». Но когда среди всех забот, беспорядочных страстей и тревог раздался таинственный призыв, в ответ ему встрепенулась душа поэта и зазвучал кованный стих Пушкина.
В «Полтаве» нет и следа мягкой чувствительности первых поэм. Это мужественное, вылитое из бронзы произведение. «Полтава» так насыщена историческими мыслями и характеристиками, что нужно все колдовство Пушкинской музыки, чтобы поэма не производила впечатление странички из исторического исследования.
Из полутора тысяч строк только сто с чем-то посвящены Петру, но Царь витает над поэмой, как Медный Всадник над Петербургом. Великий, искусный мастер, Пушкин так построил поэму, что размах исторической борьбы не заслоняет характеров: колоссальная фигура Царя не мешает читателю с волнением следить за судьбой и других героев, за тайными происками Мазепы, за повестью его любви к Марии. В борьбу сильных, властных людей Пушкин ввел молчаливую влюбленность к Марии молодого казака. Его робкая любовь к дочери Кочубея напоминает любовь самого Пушкина к другой Марии, к Раевской-Волконской.