- Я надеялся было уловить тебя, - отвечал злой дух. Так мне удалось обмануть одного из ваших и лишить его рассудка. Поверив мне, он так ослаб, что много праведных едва могли возвратить ему его достоинство и здравие.
И, сказав это, злой дух исчез.
Иоанн продолжал неуклонно пребывать в принятом на себя подвиге и в неустанной молитве. Ноги, остававшиеся долгое время без движения, потрескались и источали влагу с кровью... Прошло три года, и вот явился ему ангел Господень.
- Господь Иисус Христос, с Духом Святым, - сказал ангел, - принял твои молитвы. Исцеляя твои язвы, Он дарует тебе в изобилии небесную пищу, то есть, познание Его и Его слова...
И, прикоснувшись к его устам и ногам, ангел исцелил его раны и, исполнив благодати ведения и духовной мудрости, избавил его от чувства голода. Затем - повелел ему отправиться в иные места и, проходя по пустыне, посещать других братий, назидая их словом Божиим, и духовной мудростью. По Воскресным дням он всегда возвращался на то же место, ради принятия святых Тайн, как и прежде. В другие дни он трудился - плел для рабочего скота подпруги из пальмового листа, как это обычно в тех местах.
Однажды какой-то хромец собрался было к нему, чтобы просить об исцелении. Пришлось так, что животное, на котором хромой хотел пуститься в путь, имело на себе подпругу, сплетенную руками человека Божия. И вот лишь только ноги его коснулись подпруги, он выздоровел.
Другим больным Иоанн посылал благословенный хлеб, и вкушавшие от него получали исцеление. И много сил и дивных исцелений явил чрез него Господь.
Вот еще какой благодатный дар имел он от Бога, отличавший его от других отцов и прочих людей: ему открыто было поведение каждого брата в соседних монастырях, и он писал отцам, извещая, что вот такие-то и такие-то предаются нерадению и не исполняют в страхе Божием положенного правила, а другие - преуспевают в вере и духовном совершенстве; писал и самим братиям, укоряя одних, что они причиняют скорбь братии своим малодушием в терпении, а других одобряя за то, что своей благочестивой, твердой и подвижнической жизнью утешают братию. При этом он предсказывал, какое воздаяние уготовано от Господа за святость жизни, и что, напротив, грозит нерадивым. Деяния, и самые поводы к ним, подвиги, равно как и нерадение, он заочно так изображал, что иноки, сознавая правду написанного про них, приходили в сокрушение совести.
Обращаясь вообще ко всем, он убеждал, чтобы возвышались духом от видимых и вещественных предметов к невидимым и духовным.
- Пора, пора уже, - говаривал он, - перестать быть детьми, пора возвышаться нам к высшему и духовному, пора, восприяв зрелость мужества, восходить на высшую степень разумения, да просияем, насколько возможно, духовным совершенством.
Много и другого рассказывал нам об авве Иоанне святый муж Апеллий
- и неопровержимо - достоверны были его речи... Но много бы времени потребовалось на то, чтобы записать все, да сверх того, по величию содержания, для иных слушателей многое показалось бы и невероятным...
[Содержание]
О Пафнутии.
Пришлось нам быть в монастыре святого Пафнутия, человека Божия.
Это был славнейший в тех местах отшельник и самый дальний житель пустыни в области Гераклеополя, знаменитого города Фиваиды.
Вот какие достоверные рассказы слышали мы о нем от отцов:
Достигши высоты ангельской жизни, он однажды просил Бога указать ему, с кем сравнялся он из угождающих Ему. И предстал ему ангел Господень.
- Ты подобен одному скомороху, который в соседнем селении теперь промышляет своим искусством ради пропитания.
Пораженный неожиданностью ответа, Пафнутий поспешно отправляется в селение и разыскивает этого человека. Найдя, он принимается тщательно расспрашивать его, не сделал ли он чего святого и истинно доброго - вообще подробно исследует его жизнь. Тот правдиво отвечает:
- Я - человек грешный, и вся жизнь моя - пропащая... Недавно еще я был разбойником, а теперь вот, как видишь, чем занимаюсь... самый позорный промысел...
Пафнутий однако продолжал настойчиво расспрашивать.
- Не сделал ли ты хоть какого-нибудь доброго дела, будучи еще разбойником?
- Нет! - отвечал скоморох. - Не знаю за собою ничего... Впрочем припоминаю один случай... Занимаясь разбоем вместе с другими, мы похитили однажды деву, посвятившую себя Богу. Товарищи мои собрались было изнасиловать ее, но я один воспротивился этому и избавил ее от бесчестия. Проводивши под покровом ночи в селение, я в безопасности оставил ее в ее доме.
В другое время мне повстречалась блуждавшая по пустыне женщина почтенного вида.
- Зачем и как попала ты в эти места? - спросил я ее.
- Ах, не спрашивай меня... Нет несчастнее меня в целом мире... Не спрашивай о причине моего несчастия... Если нужно тебе иметь рабу, возьми меня и иди куда хочешь... У меня, несчастной, есть муж, но его то и дело ужаснейшим образом бичуют - да какому только истязанию не подвергают его в темнице?! Его не выводят иначе из места заключения, как только для новых истязаний... И все это за казенный долг... У нас было три сына, которые все за тот же долг проданы в разные страны в рабство. Да и меня, несчастную, разыскивают для подобных же мук... И вот я бегаю с одного места на другое, голодная и сокрушенная несчастием... Вот почему я скрываюсь и блуждаю здесь... Три дня я ничего не ела...
Мне жаль стало бедняги. Я привел ее в свою пещеру и накормил. Она совсем была без сил от голода. Потом я вручил ей триста золотых монет. За эту сумму, по ее словам, страдали ее муж и дети. Возвратившись в город, она заплатила долг и освободила всех.
И сказал тогда Пафнутий:
- Я ничего подобного не совершил... Однако, полагаю, и ты слыхал, как славно имя Пафнутия между иноками... И многих трудов и силы воли стоило мне устроить мою жизнь по строгим правилам подвижничества. Однако Бог открыл мне о тебе, что ты нисколько не меньше заслужил пред Ним, чем я... Смотри же, брат! Не забывай о душе своей: великое воздаяние готовиться тебе у Господа.
И тотчас скоморох бросил свою дудку и последовал за Пафнутием в пустыню. Променяв свое музыкальное искусство на духовную гармонию жизни и духа, он в течение трех лет подвизался в строжайшем воздержании, день и ночь проводя в молитвах и псалмопениях. Пройдя небесный путь духовного совершенства, он скончался среди хоров ангельских...
После того как Пафнутий предпослал ко Господу бывшего скомороха, усовершенствовавшегося в добродетели, сам он предается еще большим подвигам, чем прежде. И снова просит он Господа явить ему, кому подобен он из угождающих на земле. И вот глас Божий с неба говорит ему: "подобного себе найдешь в лице старшины того же селения."
Услышав это, Пафнутий без промедления отправляется к нему и стучится в дверь его жилища. У старшины был обычай принимать странников. И вот он спешит к нему навстречу, ведет к себе в дом. Омыв сам ему ноги, сажает за стол и готовит угощение. За столом Пафнутий начинает расспрашивать своего хозяина: как он подвизается, к чему лежит его сердце, вообще - в чем состоят его труды? Старшина ответил ему с глубоким смирением и, видно было, желал бы скорее скрыть, чем объявлять о своих достоинствах. Тогда Пафнутий, укорив его за скрытность, сказал:
- Мне Господь открыл, что ты достоин быть соучастником жребия подвижнического.
Хозяин, выражая еще большее смирение, отвечал:
- В душе я не сознаю за собою никаких заслуг. Но так как был к тебе глагол Божий, не скрою по крайней мере того, что есть. Я расскажу тебе, как я устроил свою жизнь, живя в миру. Вот прошло уже тридцать лет с тех пор, как я со своей супругой согласился жить, как брат с сестрой, и никто не знает об этом. Я имею от нее трех сыновей - и, только желая иметь детей, я вступил в брачный союз с нею. А после рождения третьего сына я не вступал в общение с супругой, ни с какой-либо другой женщиной... Никогда я не пропускал случая принять странника, напротив - всегда заботился о том, чтобы кто-нибудь раньше не зазвал его к себе. И не отпускал никогда гостя моего из дома, не снабдив его на дорогу. Я не призирал бедняков, и делился с ними всем необходимым. Заседая в суде, я не нарушал правосудия даже ради родного сына. Плоды чужих трудов никогда не проникали в дом мой. Замечая ссору, я не проходил мимо, но старался примирить ссорившихся. Никто никогда ни в чем не упрекнул моих домочадцев. Никогда стада мои не причиняли вреда чужим полям. А кто засевал мой участок, я тому не препятствовал... При распределении новых полей я никогда не выбирал для себя более плодородные участки, оставляя другим бесплодные. На сколько мог, не давал в обиду слабого более сильному. Всегда заботился о том, чтобы никого не опечалить. Если случалось предательство на суде, я никого не обвинял, но прилагал все усилия к тому, чтобы склонить враждующие стороны к примирению... Так, по милости Божией, протекла до сих пор вся моя жизнь!