— Пойдем-ка с псом погуляем. (Это был сигнал начинать движение.)
— Пойдем.
— Плащ возьми.
— Так дождя же нет.
— Бери-бери.
Как-то во время наших гуляний Гас спросил (мне было пять или шесть):
— Есть у тебя с собой монетка?
— Есть, Гас.
— Видишь вон пацаненка на углу?
— Вижу, Гас.
— Пойди дай ему монетку.
— Но Гас!
— Иди-иди, ему хуже, чем тебе.
Я отдаю монетку.
Гас дает мне две взамен.
Урок на память.
С Гасом никогда не было скучно. Как-то поздно вечером на станции Нью-Кросс мы стояли в густом тумане, и он дал мне затянуться первым в жизни окурком: «Ничего, никто не увидит». Или взять его привычную манеру приветствовать приятелей: «Здорово, чтоб тебе всю жизнь мудаком не остаться». С такой еще потрясающей невозмутимостью, очень по-гасовски. Я его обожал. Легкий шлепок мне по затылку: «Ты этого не слышал, понял?» -Что, Гас?»
Он напевал себе под нос, мог промычать целую симфонию, пока мы куда-то шли. То в Примроуз-хилл, то в Хайгейт, то по Ислингтону к центру через Арчуэй, через Энджел — блин, где мы с ним только не шлялись!
— Сосиску хочешь?
— Хочу, Гас.
— Обойдешься. Идем в Lyons Corner House[14].
— Хорошо, Гac.
— Смотри бабушке не сболтни.
— О’кей, Гас! А как же с псом?
— У него там повар-приятель.
Мне было уютно ощущать его привязанность, теплые чувства ко мне, и я почти все время ходил, сгибаясь пополам от его шуток. Учитывая, что в ту пору в Лондоне было мало чего веселого. Правда, всегда оставалась МУЗЫКА!
— Забегу на секунду, надо струн купить.
— О’кей, Гас.
Я особенно не разговаривал, я слушал. Он в своей кепке клинышком — и я в своем детском плащике. Наверное, от него я подцепил свою любовь к бродячей жизни. «Если живешь с семью дочками рядом с улицей Семи сестер, а с женой вообще выходит восемь — пошатаешься тут с мое». Ни разу не помню, чтобы он выпивал. Но чем-то таким он точно занимался. По пабам мы не ходили. Зато в магазинах он довольно часто исчезал где-то в подсобках. Я оставался один на один с выставленным товаром и изучал его с блеском в глазах. Он появлялся — с таким же блеском.
— Все, идем. Пес где?
— Здесь, Гас.
— Пошли, Мистер Томпсон.
Было невозможно угадать, куда нас занесет. Магазинчики по всему Энджелу и Ислингтону — он просто исчезал в их глубине: «Постой здесь минутку, сынок. Держи пса».
И потом он выходил, говорил: «Вот и ладненько», и мы шли дальше и под конец оказывались в Вест-Эндс, в мастерских при крупных музыкальных магазинах вроде центра Айвора Майранца или HMV. Он знал там всех мастеров, всех реставраторов. Меня он оставлял сидеть на полке. Вокруг были баки с клеем, подвешенные инструменты, мужики в длинных коричневых халатах, которые что-то клеили, и в конце цеха всегда сидел кто-то, кто испытывал инструменты, — оттуда постоянно доносилась какая-то музыка. А еще заходили тщедушные замученные люди из оркестровой ямы с вопросами: «Моя скрипка уже готова?» Я просто сидел там с чашкой чая и печеньем, и баки с клеем издавали свое «блоп-блоп-блоп» — такой Йеллоустоун в миниатюре, — и меня все это просто поглощало с головой. Я не скучал ни секунды. Скрипки и гитары, подвешенные на проволоке, ездят по цеху на конвейере, и весь этот народ что-то чинит, собирает, полирует. На меня тогда это производило очень алхимическое впечатление, как в диснеевском «Ученике чародея». Я просто влюбился в инструменты.
Гас пробуждал во мне интерес к игре исподволь, вместо того чтобы сунуть что-нибудь мне в руки и сказать: «Смотри, делай вот так и так». Гитара была абсолютно вне моей досягаемости. Ты мог разглядывать эту штуку, думать про нее, но потрогать руками — такое даже в голову не приходило. Я никогда не забуду гитару, которая лежала на его пианино каждый раз, когда я приезжал в гости, — лет, наверное, с пяти. Я думал, что там и есть её место. Я думал, она лежала на пианино всегда. И каждый раз глазел на нее, а Гас ничего не говорил, и через несколько лет я по-прежнему поглядывал в её сторону. «Эй, подрастешь повыше, дам тебе на ней поиграть»,— сказал Гас. Уже после его смерти я узнал, что, оказывается, он выносил гитару и клал её на пианино только тогда, когда поджидал меня в гости. Так что, по сути, он меня специально дразнил. Думаю, он присматривался ко мне, потому что слышал как я пою. Когда по радио звучали какие-нибудь песни, мы все начинали подпевать на разные голоса — так уж у нас бы заведено. Семейка подпевал.
14
Lyons Corner House — одно из лондонских заведений общепита среднего класса (корнер-хауcoв) ресторанной и гостиничной сети компании «Джей Лайонс и К°» (J. Lyons & Со ), просуществовавших с 1909 по 1977 год.