За двадцать лет его оклад в Управлении работ вырос с 220 фунтов стерлингов до королевской суммы в 250 фунтов. Правда, иногда его рисунки приносили ему еще до сотни в год. Он спроектировал фонтан во дворце Хоулируд и великолепный оконный переплет для собора в Глазго. Но где же были теперь все его прекрасные мечты?
Его отец Джон Дойл умер в январе прошлого года. Чарльз испытывал ужасные опасения, что поездка в Эдинбург, тем более в отвратительную погоду, могла ускорить конец «Лорда Джона». Джеймс заверил его, что все эти опасения — ерунда, но так или иначе они оставались. Он не сомневался, что дом на Кембридж — Террас, где многое напоминало о танцах и уроках фехтования под резным потолком, останется таким же, как и был. Дик после долгой-предолгой ссоры с журналом «Панч» стал нештатным художником-иллюстратором. Джеймс издавал газету «Кроникл оф Ингленд» и сам ее иллюстрировал. Генри, близкий друг кардинала Вайзмана, в этом году был назначен директором Национальной галереи Ирландии.
Добрые, любящие ребята! «Генерал-губернатор» гордился бы ими!
Чарльз Дойл все больше и больше уходил в себя. Он полюбил рыбалку, потому что она отвлекала его от этого суетного мира. Для семьи он становился странным долгобородым чудаком с утонченными манерами, непричесанным аристократом. Каждый день он проходил долгий путь от дома до работы во дворце Хоулируд и обратно, рассеянно поглаживал детей по голове, примерно так же, как гладил кошек. В рисовании его воображение переключалось с комических и таинственных сюжетов на гротескные и даже ужасные. Сейчас на мольберте перед ним была одна из таких почти законченных акварелей. В мрачных синих и белых красках она изображала ужасных тощих чудовищ с вращающимися глазами, которые, размахивая руками, прыжками гнались по погосту за насмерть перепуганным ребенком, только что добежавшим до кельтского креста.
Темные силы и избавление от них, сдутые листья перед лицом дьявола. Он хотел назвать эту картину «Спасительный крест». В его голове роились и другие подобные образы, выполненные в бледных оттенках кривыми линиями. Может быть, не следовало возиться с этой работой, которая не будет пользоваться спросом, в то время как у бедной суетливой Мэри было столько дел, но вся работа в мире сейчас казалась ему почти бесполезной.
А кроме того, было гораздо приятнее отправиться на рыбалку.
Глава 2
УЧЕБА
В Стоунхерсте, графство Ланкашир, Артур Конан Дойл с чувством собственного достоинства уселся писать письмо матери.
Ему было пятнадцать лет, он учился во втором высшем классе Стоунхерста и так быстро рос и раздавался в ширину, что это вызывало не только беспокойство, но и сильную тревогу мистера Келлетта, опасавшегося, как бы не лопнула его одежда.
Сам Артур ни о чем не беспокоился. Его не интересовали портновские дела, за исключением того, что он выклянчивал у матери прислать ему хороший новый галстук, а одежда для крикета не имеет значения, пока подходит и его старая. У него было широкое, но худощавое лицо, волосы напомажены кремом, который ему давала Мадам, и он собирался написать достойное письмо. «Надеюсь, — писал он, — вы всем довольны и у вас такая же хорошая погода, как у нас. В понедельник на Масленой неделе у нас состоялся матч, и мы одержали великолепную победу. Они набрали 111 очков, а мы 276, и я внес свой вклад в 51. Когда я буду жить в Эдинбурге, мне бы хотелось вступить там в какой-нибудь крикет-клуб. Это замечательная игра, она больше помогает человеку стать здоровее и сильнее, чем все доктора в мире. Думаю, что я бы мог занять место в числе одиннадцати в любой команде Эдинбурга.
Я теперь становлюсь очень богатым благодаря щедрости папы и дедушки. Поблагодари их от меня. Поскольку у меня сейчас такой достаток, может быть, ты могла бы прислать мне два шиллинга до 18 июня».
Здесь он остановился и задумался над своим последним предложением. Оно было не совсем верно; духовные отцы иезуитства назвали бы это нелогичным выводом.
«Потому что в этот день, — поспешил он объяснить, — мы едем в Престон, чтобы смотреть колоссальный матч по крикету, который там состоится, и боюсь, нам придется обедать за свой счет. Не помню, писал ли я тебе в последнем письме о моих успехах в занятиях, но в этом семестре я на втором месте и по всем предметам учился лучше, чем в прошлом семестре».
В целом годы, проведенные им в Ходдер-Хаус и Стоунхерсте, были счастливыми. Он просыпался каждое утро в шесть часов под назойливый грохот шагов полицейского по общежитию. Он привык к отсутствию отопления в классах, когда декабрьский ветер свистел сквозь щели, которые, как мрачно намекали, были нарочно сделаны в стенах, чтобы создать дискомфорт для мальчиков.