Так деревня Березовка стала больницей Березовка.
Здание было крепким. Фасад сопротивлялся стихиям вполне достойно и держался не на слоях краски, как его городские собратья, а на приличной штукатурке. Слишком значительные для такого проекта колонны на крыльце пузато лоснились выдержавшей зиму побелкой. В общем, вид у больницы был приличным. И была в том заслуга главврача, отвоевавшего для Березовки статус отдельного учреждения с соответствующей должностью начальника.
В какой- то степени Николай Звягинцев был традиционалистом и занудой. Вел свое хозяйство аккуратно. Так же аккуратно, как новенький кредитный автомобиль. Ухаживая по установленному графику и отвергая лишние примочки и финтифлюшки, мешающие процессу управления. К примеру, дверь, которую он открывал этим утром, была снабжена добротной смазанной пружиной, а не китайским капризным доводчиком, как принято нынче. Кабинет его носил характер хозяина, располагался вопреки принятым нормам на первом этаже, был тесноват и самодостаточен.
Стол был пуст. Полированную пустыню столешницы населяли только оазисы канцелярского набора, лоток для бумаг, бывалый монитор и телефон внутренней связи. Главврач уже много лет назад завел практику разбираться с завалами документов до отъезда домой. Вполне возможно, эта привычка в чем-то и повлияла на то, что десять лет назад супруга Николая Звягинцева съехала из его скромной однушки в трехкомнатный комфорт одного из городских чиновников. Свободного времени у того было побольше. Звягинцев страдал недолго и утешился мощным четырехтомником «Атлас анатомии человека» Шпальтегольца 1910-го года, изданием чудовищной редкости и занимавшем в квартире места лишь чуть меньше, чем его бывшая жена.
Николай Степанович сел на прочный, вывезенный много лет назад из предыдущего своего кабинета, стул. Снял запотевшие в тепле очки и наклонился над столешницей. День предстоял непростой. Здесь дни в принципе своем не отличались простотой. Помимо давящей на душу медицинской рутины и вороха хозяйственных вопросов ежедневно требовалось чутко и точно править коллективом, с его яркими и жесткими как излучение эмоциями. Во всем этом Звягинцев привык находить интерес и даже увлечение. Но сегодня в планах было то, к чему совсем не мог привыкнуть. Сегодня ему предстояло делать выбор. Нередкий для такой работы, но как всегда страшный и сложный. Пойти против родни и сказать умирающему правду или держать его в неведении, питая ложными надеждами. На размышления еще оставалось минут двадцать и Николай Степанович, не оборачиваясь, снял с полки электрочайник. График четкий. Час на новости, итоги ночи, потом обход и личные беседы. Уже с готовыми решениями.
За окном начало светать и стало ясно – на этот раз небо подарит раннюю весеннюю слякоть.
Глава 3.
Щелкать выключателем было бессмысленно. Треклятая лампочка еще вчера оставила ее один на один с распахнутым экраном монитора. Кира тогда почти не заметила ни судорожного мигания светильника, ни характерного тренькающего щелка, извещающего о завершении страданий очередного вольфрамового нерва.
Она, конечно, вспомнила об этом поутру, пока пробиралась через сумрак жилища, ощупывая босыми ногами холодные щербинки кухонного кафеля. Но пару раз все же ткнула в квадрат на стене. Из чувства протеста. С мерзкой электрикой у нее была давняя вражда.
- Девочка, тебе-таки надо уже быть поближе к земле, - говорил однажды пожилой электрик Костя, снимая к ремонту в который раз сдохнувший кондиционер в ее кабинете. На территории психолога, работающего с умирающими, это могло быть и анекдотом, и проклятием. Кира тогда предпочла неприлично заржать, чем сбросила старика с его лесенки в обнимку с почившим прибором.
- Заземляться, говорю, тебе надо, - обижено протянул Костя и уволок жертву, пахнущую горелой изоляцией, в свою норку.
Темнота не была помехой. Наугад провела рукой в районе плиты, черт, посуду все же надо вымыть. Пальцы уперлись в коробок. Через секунду на столике у стены горела наполовину оплывшая свеча. Есть, как всегда, не хотелось. Еще несколько машинальных манипуляций и на дрожащем голубом облаке газа плавает любимая турка. Села. Сорок минут до отъезда. Ее время. Через четыре минуты за окном звякнет трамвай. Через двадцать хлопнет дверь внизу и сосед помчится на завод. Он выбегает с точностью «Восточного экспресса». И так же спешит. Кира как-то подсчитала, каждое утро ему не хватает трехсот пятнадцати секунд. Выйди чуть пораньше - и он бы выиграл для своей жизни полчаса. Каждое утро полчаса. С математикой у Киры всегда все было в полном порядке.