Однажды мы летели над голыми холмами, коричнево-черными в годы засухи, но сейчас покрытыми зеленым пушком. Здесь небольшими группами жили масаи-скотоводы. Они постоянно кочевали в поисках воды и травы и жили в полной гармонии с окружающей их природой.
Мы планировали над едва заселенной землей, словно охотники в пространстве без троп, и заметили дорогу, пересекавшую местность от края до края, насколько хватало глаз. Мы спустились до 200 метров. Сквозь открытые окна проник зной и ворвался ветер — все в самолете свистело, пока Иэн искал место для посадки. Мы спустились совсем низко и на бреющем полете понеслись над землей, готовые взмыть вверх при малейшей опасности. Наконец мы отыскали нужное место, зашли на посадку и приземлились па неровной почве рядом с дорогой. Самолет остановился. Выключив двигатель, мы остались сидеть, прислушиваясь к глубочайшей тишине. Только ветер шуршал у поверхности земли. Я даже закрыла глаза, чтобы продлить наслаждение этим моментом.
Было около полудня, ибо солнце сияло прямо над головой. Мы вылезли из самолета и уселись в тени крыльев, оглядываясь в поисках холма, на который стоило взобраться. Я повернула голову и увидела тонкий силуэт человека с белой тканью на голове. Он бежал к нам, поднимая тучу пыли. Странное ощущение охватывает тебя, когда видишь одинокого человека в пустынном краю. Откуда он и куда идет? На горизонте за холмом, далеко позади человека, поднималась туча пыли. Или стадо, или жители деревни, приютившейся в горах, но расстояние не позволяло различить детали.
Мы ждали. Человек приближался. Наверное, думал, что мы попали в беду и нуждаемся в помощи, а иначе зачем самолету садиться здесь? Затем вдали появились новые силуэты — все бежали к нам, наполовину скрытые пылью.
Человек подбежал и пожал нам руки; его черное лицо лоснилось от пота. Меж запыленных губ поблескивали зубы; его глаза были настороже, словно искали что-то. Он обошел самолет кругом, держа свои палки в правой руке, как делают все масаи. Он потрогал самолет, заглянул внутрь, под низ, затем заговорил по-масайски, указывая пальцем на небо. Я едва понимала обрывки его речи. Мне казалось, он объяснял, как мы падали с неба, но показывал в направлении холма, повторяя:
— Давно…
Затем подбежали остальные. Вначале мы обменивались рукопожатиями, нас поздравляли с прибытием. Многие остановились, чуть отступая, с них тек пот, они тяжело дышали, кашляли, сплевывали и смотрели на нас смеющимися глазами. Наконец все подошли к нам. Ветер играл элеронами, и несколько женщин, испугавшись, бросились прочь и попадали на землю. Потом, успокоившись, подошли, пожали руку и стали рассматривать нас. Дверца самолета была открыта. По трое-четверо они заглядывали внутрь и отбегали в сторону, если вдруг там что-то двигалось. Детишкам велели подождать, надо было убедиться, что им ничто не грозит. Мужчины беседовали с нами и обменивались приветствиями. Один из них прекрасно знал английский, некоторые владели суахили, но большинство говорило лишь по-масайски.
Мужчины все время указывали пальцем на холм и говорили о самолете, который давно прилетел туда. Он упал, убив всех, кто сидел внутри. Масаи рассказывали, как они бежали, но живых не осталось, все развалилось на куски. Мы объяснили им, что не падали, а просто хотели побродить по холмам. Мужчины вызвались нас проводить и показать другой самолет. Я никак не могла понять, о чем они говорят, нигде не было видно разбитого самолета.
Подложив под колеса камни, мы двинулись вслед за двумя проводниками. Большинство любопытных сказали, что подождут нашего возвращения и присмотрят за самолетом.
Мы шли по тропе для скота, жесткая длинная трава царапала нам ноги. Палило, и меня подташнивало. Метрах в трехстах от дороги мы наткнулись на кусок металла в черную и белую полоску, который терзал ветер. Меня охватил ужас, когда я сообразила, что к чему. Невероятно, но из всех тысяч километров мы выбрали для посадки именно этот клочок земли.
Мы с Иэном остановились. Над нашими головами кружились грифы, они скользили в потоках воздуха вдоль склонов и над вершинами холмов. Остатки черно-белого самолета валялись повсюду. Обломками играли дети. Звери, пробегавшие мимо, обнюхивали их, наступали, терлись об них. Еще сохранилась арматура сиденья, часть хвоста и крыльев. Чуть дальше, точно на месте падения самолета, был выложен каменный крест.
Все, что осталось от Михаэля Гржимека.
Он и его отец были исследователями-пионерами Серенгети, долгие часы проводили они в небе, подсчитывая зверей, наблюдая за миграцией стад, пытаясь определить естественные границы парка. Погиб Михаэль в одной из типичных для Африки катастроф, характерных для маленьких самолетов: он столкнулся с белоголовым грифом. От удара согнулось правое крыло и заело тросы рулей — самолет резко клюнул носом. Какое печальное зрелище эти забытые обломки.