Как редок, но славен тот мужчина или женщина, которым удается это сделать. Насколько лучше жизнь тех, кто пытается подняться выше, чем жизнь масс, которые жалуются и ноют, опускаясь до уровня своих низменных инстинктов. "Отныне, - говорил Эпиктет, - решите жить как взрослый человек, который делает успехи, и сделайте то, что вы считаете лучшим, законом, который вы никогда не отменяете. И всякий раз, когда вы сталкиваетесь с чем-то трудным или приятным, высоко или низко оцененным, помните, что соревнование происходит сейчас: вы находитесь на Олимпийских играх, вы не можете больше ждать, и что ваш прогресс разрушается или сохраняется одним днем и одним событием".
Именно опыт лишения столь многого сформировал у Эпиктета отрешенность от мирских благ. Он как будто сказал себе: "Никто и никогда больше не отнимет у меня ничего".
Мы знаем, что однажды вечером в дом Эпиктета проник вор и украл железную лампу, которую он держал горящей в святилище в прихожей. Хотя он почувствовал вспышку разочарования и гнева, он знал, что стоик не должен доверять этим сильным эмоциям. Остановившись и проверив себя, он нашел другой способ пережить опыт ограбления. "Завтра, друг мой, - сказал он себе, - ты найдешь фаянсовую лампу; ведь человек может потерять только то, что у него есть".
Вы можете потерять только то, что у вас есть. Вы не контролируете свое имущество, поэтому не стоит приписывать ему большую ценность, чем оно заслуживает. И всякий раз, когда мы забываем об этом, жизнь находит способ болезненно обратить на это наше внимание.
О славе этого экономного учителя говорит тот факт, что после его смерти один из его почитателей, который явно не возражал против того, чтобы у него что-то отняли, приобрел глиняную лампу Эпиктета за три тысячи драхм.
Однако даже при таком неприятии материализма Эпиктет был осторожен, чтобы самодисциплина не превратилась в порок, не стала своего рода соревнованием с другими людьми. "Приучив свое тело к экономному режиму, - говорил он, - не нагнетайте обстановку, и если вы пьете только воду, не сообщайте об этом постоянно. И если вы когда-нибудь захотите заняться тренировками на выносливость, делайте это для себя, а не для того, чтобы это видел весь мир". Прогресс - это прекрасно. Самосовершенствование - достойное занятие. Но заниматься им нужно ради него самого, а не ради поздравлений или признания.
У Эпиктета не было детей, но мы знаем, что он усыновил юного сироту и воспитал его до совершеннолетия. Так и тянет представить, как он тренировался, стараясь не потерять даже ту радость, которую приносило ему отцовство. Как мы узнаем от Марка Аврелия, который сам потерял семерых детей за свою жизнь:
Эпиктет говорит: "Когда вы целуете сына на ночь, шепните себе: "Утром он может быть мертв". Не искушайте судьбу, говорите вы. Говоря о природном событии? Разве можно искушать судьбу, когда мы говорим о жатве зерна?
Эпиктету нелегко было думать так о любимом мальчике, но он знал по опыту, что жизнь жестока. Он хотел напомнить себе, что его драгоценный сын не принадлежит ему, как и его друзья, ученики или здоровье. Судьба этих вещей по большей части оставалась вне его контроля. Что для стоика означает только одно: дорожи ими, пока они у нас есть, но смирись с тем, что они принадлежат нам только на доверии, что они могут покинуть нас в любой момент. Потому что они могут. И мы тоже можем.
Именно для этого Эпиктет занимался философией. У человека, который видел жизнь в реальных и жестких условиях, не было места и времени для диалектики или софистики. Ему нужны были стратегии, как стать лучше, как справиться с тем, что может случиться с человеком в течение дня или в империи, которой слишком часто управляют тираны.
Если из-за этой практической склонности он расходился с другими стоиками, то так тому и быть. "В чем состоит работа добродетели?" - спрашивал он. "Благополучная жизнь. Кто же тогда добивается прогресса? Тот, кто прочитал множество трудов Хрисиппа? Что, разве добродетель - это не более чем это? Достичь больших знаний о Хрисиппе?"
Действие - вот что было важно. Не чтение. Не заучивание. Даже не публикация впечатляющих собственных работ. Только работа над тем, чтобы стать лучшим человеком, лучшим мыслителем, лучшим гражданином. "Я не могу назвать человека тружеником только потому, что слышу, что он читает и пишет, - говорил Эпиктет, - даже если он трудится над этим всю ночь. Пока я не знаю, ради чего человек трудится, я не могу считать его трудолюбивым". . . Могу, если цель, ради которой они трудятся, - это их собственный правящий принцип, который должен быть и оставаться в постоянной гармонии с природой".