Николай — тихий, задумчивый и, главное, абсолютно трезвый — сидел за столом.
— Ну, что тут у вас?
— А тебе-то какое дело? — багровея, спросил Николай.
— Сын твой у меня. Что он такого сделал, что уйти ему пришлось?
— Сделал, значит! Тут гости собрались — дядья его все-таки, жены их, — а он, закрывшись, в комнате своей сидит. «Тебя, что ли, дома, говорю, нет?» Появляется, задрав нос: «Я дома только для моих друзей!» — «Ах ты пащенок, говорю, а родители тебе кто? Кто кормит-поит тебя, дурака?» — «Сосисками за окном?» — ухмыляясь, говорит. Привязалась эта дурацкая фраза к нему — раз пятьдесят уж за последнее время повторил. «Ладно, говорю, а мотоцикл тебе кто купил?» Тут снова он заносчиво говорит: «Подумаешь! Боб вообще, если хочешь знать, «ИЖ» за машину не считает!» Появился у него еще дружок этот — Боб! Ладно! Перевел все в шутку, сели за стол. Гляжу: пальцами откидывает верхний кусок ветчины, берет с-под него! Ну, тут все во мне захолонуло...
— Все ясно. Ну что, идти ему к вам или нет?
— Пусть идет куда хочет, щенок!
Однажды вечером я возвращался домой, — вдруг рядом со мной, в синем призрачном свете фонарей, появился парень. От неожиданности я вздрогнул, потом только, успокоившись, понял, что это — из компании Виталика, их предводитель, кажется, Боб.
— Слушай, мастер, — обратился он ко мне, — есть к тебе одно небольшое дело.
— Ну?
— Только дело тасовое, предупреждаю!
— Что же, считаешь, может привлечь меня в таком деле?
— Виталик, твой сосед, в пикете сейчас сидит. Надо пойти тебе, полялякать, что ты ручаешься за него, все такое...
Сестра Виталика Тоня совсем недавно еще, кажется, бегала маленькой девочкой по двору. Потом ходила, взявшись с подругами за руки, поглядывая через плечо на дураков мальчиков. Года полтора я как-то не видел ее, и тут, едва узнав, заметил на площадке возле почтовых ящиков с толстым пареньком Симой из нашего двора.
Однажды, зайдя случайно в наш местный бар, я углядел ее в шумной компании подростков, — они, как я понял из разговоров, ждали какого-то «Джека с пластами», потом, кривляясь и юродствуя, явился он, все преувеличенно радостно стали его приветствовать...
Однажды, около двенадцати уже часов, раздался звонок. Я открыл — на площадке стояла разрумянившаяся, веселая Тоня.
Она приложила палец к губам, спросила глазами: «Можно?»
— Прости, что так поздно (почему-то и Виталик, и она принимали меня за своего ровесника). Мускатного ореха у тебя нет?
— Мускатного? Нет.
— Ну тогда зерен кофе дай пожевать.
— Где ж ты была-то до сих пор?
— Да в пабе нашем были.
— Что ж ты делала там?
— А ничего! — беззаботно сказала она. — Сидела, коленками сверкая!
— А думала ты, что мать тебе сейчас скажет?
— Ха, мать! Ей бы помалкивать лучше! У нее у самой Виталька до свадьбы был зачат!
— Откуда ты знаешь-то? Вернее, ну и что? То есть я хочу сказать — наверное, он все равно Николая сын, вашего отца?
— Мало ли что может быть! Да какая разница! — нетерпеливо сказала она.
Летом я встретил ее на Невском. Она, весело припрыгивая, шла по тротуару впереди меня. Я догнал ее.
— Ну, как жизнь?
— Нормально! — ответила она. — У меня парень сейчас такой... Вообще! Финиш! Страха — ноль!
Мы подошли к метро, где стояли кружком длинноволосые мальчишки.
«Который же тут ее «финиш»?» — подумал я.
Он обнаружился минут через пять, небрежно подойдя. Может, насторожило его то, что Тоня со мной?
— Здравствуйте! — поклонился он, преувеличенно старательно.
— Привет! Чем занимаетесь-то тут?
— Да так... Ходим по фирме: «Нет ли чего хорошего для продажи? Не желаете ли познакомиться с девушкой?»
— ...Ясно.
— Может, в бар зайдем? Есть еще полмешка денег.
— Да нет.
— Ты, я вижу, крутой начальник. Ну, пока!
— Хочет под фирму меня подписать. Очень мне нужно подписываться под фирму! — радостно-возбужденно сообщила мне Тоня и отошла к нему.
Глубокой ночью у меня опять как-то раздался звонок.
«Что там еще у них стряслось?» — опоминаясь от тяжелого сна, подумал я.
Я открыл. К моему удивлению, на площадке перед дверью стоял дед.
— Слушай... помоги старуху мою с лестницы спустить. Николай в ночь работает, а одному мне никак.
— Сейчас... оденусь, — мало чего соображая, ответил я.
«Видно, они считают меня каким-то универсалом, годным на все», — думал я, следуя за стариком.
В квартире было душно, пахло кислой овчиной и лекарствами. В угловой комнате на кровати лежала бабка с распущенными жидкими волосами. Рядом с кроватью стояли врач в халате и шапочке и две малорослые слабосильные медсестры.