— Ну и пацанка у меня! — встретившись со мной на лестнице, рассказывал Николай. — Видел бы, как рисует! Весь детсад к ней срисовывать ходит!
Даже Виталька рассказывал теперь только про Лену.
— Представляешь, я ей говорю: может, телевизор посмотрим? Она подумала так и говорит: «Нет. Не стоит. Когда телевизор смотришь, очень быстро время течет!»
И даже бабка-посудомойка не орала больше в столовой, а, лучась от удовольствия, говорила с посетителями о внучке.
— ...Только крылушков не хватает! — услыхал я обрывок ее фразы.
Как-то я встретил Николая, — его левая рука была в лубке.
— Что? В машине, что ли, гробанулся? — спросил я.
— Да нет. Из-за Леночки вышло. Интересно мне было, как она за столом сидит, руку поднимает... Ведь занятия у них там! Чувствую, совсем невтерпеж стало, должен посмотреть! Ну, забрался на будку, где мусорные баки, — на втором этаже занятия у них... К окну потянулся, ну и свалился!
Явно стесняясь, Николай тихо улыбнулся. Он был абсолютно счастлив.
Маленький этот ребенок, действительно не совсем обыкновенный, стал точкой, которая связала их всех, и не только связала, но вразумила, повернула их к доброте.
Долгое время я не заходил к ним, и они рассеянно кивали на лестнице и во дворе, торопясь по делам.
В одну из суббот я с удивлением услышал частое подвывание лифта, подползающего к нашему этажу, громкие голоса, хлопанье дверей.
Вскоре там начался уже забытый мною гвалт, потом тишина — и крики: «Николай! Ты слышишь меня?! Сейчас же прекрати!»
«Что это их снова поволокло?» — удивился я.
На следующий день я сдавал пустую посуду, стоял среди старух в черных пальто, рассказывающих о непутевых своих невестках и зятьях.
Потом приплелась соседская бабка с набитыми сетками.
«Ого! — подумал я. — Вот это да!»
— Сюда, Игнатьевна, иди сюда! — заговорила маленькая старушка. — Занимала она, занимала! — обратилась она к очереди.
До этого маленькая старушка была «звездой очереди», рассказывая про ограбление соседней квартиры.
— Все вынесли — и приемники, и хрусталь! — с непонятным торжеством говорила она. — И одежу всю подмели. Деньги, правда, не взяли, но все склеили!
— Как это склеили? Что за ерунда? — не выдержав, вмешался я.
— Ерунда не ерунда, а так говорят! — поджав губы, сказала маленькая старушка.
Соседская бабка, хмуро кивнув, встала со своими сетками перед ней.
— По какому такому случаю гуляли? — показывая на сетки, спросила ее маленькая старушка.
— ...Леночку вчера схоронили, — после долгого молчания ответила бабка.
— Как так?!
Вся очередь сразу же повернулась к ней.
— ...Да поехали Николай с Алкой к матери ее, в Красное Село. И Леночку взяли. Посидели немножко, потом на улицу прогуляться пошли. Тут Николай и скажи: «Ну-ка, посмотрим, как ты сама улицу переходишь?» И только отвлеклись куда-то, оборачиваются: «А где же Леночка?» Смотрят — она тут, у самого тротуара лежит. Часов в шесть — раньше, чем собирались, — входят домой, и Алла, и Николай. Посмотрела я на них — и сразу все поняла: «А где ж Леночка?» — спрашиваю. Алла все сидела одна на кухне. Потом вышла. Поехала, оказывается, опять туда, взяла у матери в доме таз горячей воды, губку, вышла на улицу и стала то место на асфальте тереть. К утру — мать ее мне рассказывает, — часам к четырем оттерла.
Очередь молчала.
— ...И главное, бывало, когда улицу с ней переходишь, говорит: «Погоди, бабушка! Осторожнее надо! Налево надо посмотреть, а потом направо!»
— А этому что будет? — спросил кто-то.
— Да ничего, — помолчав, ответила бабка. — Ехал с дачи домой, торопился. Ну, выпивши слегка. У самого тоже дети. Алла простила.
— ...Пустите ее, — после долгого молчания пробасил кто-то впереди. — Пусть без очереди сдает.
— Да какая разница! — посмотрев вперед, сказала старуха.
Вечером у них было тихо.
ЭХ, ВОЛОДЯ!
Казалось бы, ясно, какой уж там спорт, когда запыхиваешься даже от шахмат. Однако, я думаю, не было большой беды, что я с друзьями — Славой и Чертиком — приехал на эти сборы в Карпаты.
Здесь было прекрасно. Что самое прелестное — легкость, с какой здесь жили, легкость не физическая, а духовная. Прохожие хохотали, лесорубы по утрам пили вино в «колыбе» со своими женами — и все было легко, весело, чувствовалось, что никого не мучают ложные проблемы...
Несмотря на обилие всяческих деревянных кабачков, тяжело пьяных мы не встретили ни разу... Однажды только попался нам на улице сравнительно пьяный человек — и тот, вместо того чтобы куражиться, обижаться и драться, вдруг направился к незнакомой компании, снял шапку и низко поклонился.