Раз и навсегда была принята одна версия — стреляют вовсе не по ним (что толку-то?) — бьют по отряду, засевшему за рекой, в монастыре — вот по ним и палят! А мы-то с какого боку тут? Разве что совсем дурацкая пуля залетит. Но уж рассчитывать свою жизнь «под дурака» — это совсем несолидно, гораздо достойней не обращать внимания. Отец говорит, что не помнит (да и тогда-то не знал), какой отряд («белый» или «красный») засел в монастыре (говорилось просто: отряд).
Однажды пулей сбило с сучка железный котелок, и он кувыркался, как граната. Все затихли… Потом снова стали есть. Почему Иван Андреевич не воевал? Может, по возрасту? Но скорее, я думаю, и с «красной платформой» он почему-то был не согласен. Он редко когда с чем-нибудь был согласен.
Кто занял после боев село — особо не различали (ведь и в Белой армии воевали в основном мужики), но чувство опасности уже не уходило.
Отец вспоминает похороны: шло все село, когда убили сына одного очень хорошего мужика — семью эту в деревне все любили и уважали. За что убили? Да просто так! Отец с сыном работали в поле — и вдруг чей-то снайпер стал в них стрелять с дальней колокольни. Зачем? А просто так — потому что война и патроны выдали, и надо их потратить. Старший, поскольку воевал на Первой мировой, побежал и упал в канаву, а сын — растерялся, заметался и был убит. И это как-то настроило сельчан вообще против всех, кто стреляет. Какая тут «борьба за справедливость», когда людей убивают ни за что?
Посередине Терсы есть остров, длинный и песчаный, в зарослях ивняка и камыша (я и сам там ходил в свое время). Во время Гражданской войны на нем прятались дезертиры. Не хотели воевать! За «белых» или за «красных»? — а ни за кого!
Кому-то из «сознательных» (к счастью, не Ивану Андреевичу) поручили ловить дезертиров и «доставлять». Ночью кто-то подошел к воротам этого «уполномоченного», окликнул, и когда тот подошел, выстрелили и убили прямо через доски ворот.
Потом началась стрельба на острове — уже свои убивали своих.
Так в Березовке победила революция.
Глава четвертая. Перемены (1920–1922)
Гражданская война вроде бы закончилась, хотя чем — не очень пока было понятно. Вот только монашенки из разбитого монастыря жили теперь в деревне, по семьям. Старшая сестра отца, Анастасия, рассказывала ему потом, что после победы «красных» Ивана Андреевича спрашивали:
— Ну и чего ты нам обещал?
Иван Андреевич пришел в бешенство и решил показать, «чего». В книгах он читал, у того же Кампанеллы, да и у Чернышевского тоже, про «светлые города будущего», где все справедливо и поровну — а тут все как было, так и есть. С несколькими своими сторонниками, впрочем, не такими убежденными, как он, Иван Андреевич составил список членов коммуны, где все будет общее и поровну. И чтобы показать всем пример, пригнал упряжку волов, поставил семейный дом на полозья и отвез его в голую степь, к заброшенному и почти высохшему водоему, и там оставил дом вместе с семьей, а сам вернулся в село — перевозить остальных, записавшихся в коммуну. Но те как-то не спешили.
Мать, Дарья Степановна, была в отчаянии — жить без огорода, без коровы, в засушливой степи, с малыми детьми Таней, Егором, Ниной! Вот куда порой заводят передовые идеи!
К счастью, в этот момент родное село навестил один из старших сыновей — Николай (второй по старшинству после Михаила). Давно уехавший, он учился в городе в экономическом училище.
С ним связана еще одна семейная история. Однажды Иван Андреевич поехал по делам в Елань. Уехал в сапогах, а вернулся — без. Оказалось — встретил там сына Николая, который учился в Елани в училище, но ходил босой. Иван Андреевич, не раздумывая, снял сапоги и отдал ему. И вернулся босый. Вот такой он был бескорыстный идеалист. Всегда действовал импульсивно, в порыве чувств. И был прав: начнешь размышлять, просчитывать, анализировать — и желание что-то хорошее сделать пройдет. Заботился он лишь об общем благе — но не всегда выходило складно.
И вот Николай закончил экономическое училище, вернулся в родное село — и что увидел? Дома нет! Место — это, а дома родного нет. Соседи объяснили. Николай, такой же вспыльчивый и решительный, как отец, нанял у тех же соседей волов и перевез отчий дом вместе с измученными родичами обратно — на берег Терсы, и дети сразу же радостно кинулись купаться. Иван Андреевич хмуро пришел в дом на прежнее место, но ничего не сказал. Тут надо было подумать.
«Светлое будущее» так и не наступало, но «темное прошлое» было уже почти разрушено — с наделами теперь было не разобраться, обещали «землю крестьянам», но — как? Что было делать? Немало мужиков сгинуло в Первую мировую, потом в Гражданскую, некоторые сделали карьеру при новой власти, переехали в Елань и даже в Саратов… а кому пахать? И где пахать? И кому теперь пойдет урожай? Непонятно: чего можно и чего нельзя. Но большевики вскоре показали, чего нельзя. Нельзя жить, как прежде. Троцкий, один из самых радикальных вождей революции, считал крестьянство реакционным классом и повторял, что оно ни в коем случае не должно жить зажиточно, крепкие хозяева слишком самостоятельны, тогда как задача крестьян — безропотно кормить рабочих, передовой класс, отдавая зерно бесплатно. Наступила эпоха «военного коммунизма» (вооруженные отряды увозили из домов все запасы зерна), и начался страшный голод двадцатых годов.