Первая серьезная проблема возникла, когда к записи приступил Мишка (наш скрипач). Россовский уже не раз работал в студии, и опыта ему не занимать. К тому же он обладал очень приличной техникой, но это все поймут лишь годом позже…
Мишка начал с «Сексуальной кошки». В этой песне самый что ни на есть минимальный состав: акустическая гитара + скрипка + 2 голоса. Нет ритм-секции (ударные + барабаны), нет никаких наложений, все предельно приближено к концертному варианту. С трудом Россовский записал свою дорожку. Мне показалось, что он психологически не готов к записи. Концертная игра несколько расхолаживает музыканта, так как небольшие погрешности исполнения сглаживаются акустикой зала и аппаратурными неувязками. Если одна и та же программа исполняется долго (именно так это и было в нашем случае), в какой-то момент наступает психологическая усталость от данных песен, что тоже не способствует повышению исполнительского уровня. В студии, напротив, мельчайшие погрешности становятся видными под микроскопом. Можно сказать, что студийная работа каждый раз «проверяет» профессиональный уровень исполнителя. Я помню, как во время своей самой первой записи в январе 1984 года из-за волнения 12 дублей подряд не мог спеть собственную песню, просто постоянно забывал слова. И это притом, что больше никогда в жизни (и до, и после) я не перепутал в той же песне ни одной буквы.
Увы, Мишка не смог себя правильно настроить. Вместо того чтобы воспринять ситуацию спокойно и тем самым войти в нужный ритм, он начал внутренне комплексовать, нервничать и… как следствие – еще больше ошибаться. Одну песню бросили и начали писать следующую. Что-то не получилось и здесь – перескочили дальше. Подобная чехарда ни к чему хорошему привести не могла, все больше загоняя Россовского в угол. Наверное, в тот момент правильнее было бы успокоить Мишку, просто подбодрить его. Или, в крайнем случае, просто закончить запись в этот момент и начать ее назавтра со свежими силами. Вместо этого Армен начал предлагать Россовскому предельно упрощать скрипичные партии. Не получается обычная партия – играй простейшую замену!
Мне и тогда казалось, что это – не метод для сложившейся ситуации, а сейчас та история совершенно очевидна… Но тогда я не догадался вклиниться между Арменом и Мишкой. Я просто не мог предположить, что ситуация может перерасти в неуправляемую.
Некоторое время Мишка молча терпел выхолащивание собственных скрипичных партий, и с горем пополам были записаны «Последний шанс» и «Харе Рама» (а также вышеупомянутая «Сексуальная кошка»). В аппаратной зазвучали фразы, выражающие сомнение по поводу того, сможет ли Россовский исполнить нужные партии. В результате обстановка внутренне накалилась, внешне оставаясь почти нормальной. В какой-то момент, когда после прослушивания только что записанного куска Григорян попросил Россовского еще более минимизировать свою партию, Мишка оттолкнул стоявший на стойке микрофон, уложил скрипку в кофр, оделся и молча, ни с кем не простившись, ушел один в холодную ноябрьскую ночь. Уже в тот момент, когда он начал одеваться, все впали в некое оцепенение. Мурашов попытался что-то выдавить из себя, но тут же осекся. Молчание длилось до тех пор, пока в дальнем коридоре не замолкли отголоски мишкиных шагов. В этот момент Армена прорвало: «Жид чертов! Всем решил насрать…». Не хочу вспоминать всю эту речь, думаю, краткий отрывок вполне передает ее смысл. Я понимаю, что в наибольшем напряжении запись держала именно Армена, и он сорвался просто от этого напряжения. Но ведь это не оправдывает грубости. Я не хочу никому быть судьей, надеюсь, что хотя бы с сегодняшней дистанции Григоряну стыдно за то свое поведение. Самого верного своего сторонника, в течение девяти непростых лет считавшего Армена всегда правым, Григорян просто облил словесными помоями. Этот факт вряд ли стоит комментировать.
…Если отрешиться от эмоционального восприятия, итог того дня был следующим: в самой середине записи группа лишилась музыканта, на котором лежала половина музыкальной «отделки» крематорских композиций. Правда, поздним вечером того же дня Григорян позвонил мне и стал настаивать, чтобы я уговорил Мишку закончить запись. У меня было паршивое настроение, и я высказал Армену свое отношение и к его поведению в студии, и к прозвучавшим текстам. В ответ он начал нести какую-то чепуху по поводу того, что Мишка завел подружку и скоро бросит жену. Это окончательно доконало меня, и я сказал Григоряну, что уж это – точно не его дело!..