— Вы дали слово, — давит Георгий Лаврентьевич. — Ваша жизнь принадлежит революции.
— Своему слову я хозяин. Как дал, так и назад возьму. И жизнь моя никому кроме меня не принадлежит. Тоже самое, касается Тани.
— Вы поступаете бесчестно, низко. Партия рассчитывала на вас.
— Я не нанимался обслуживать интересы партии, — Петр гнет свое, — я сам по себе. Как пришел к вам, так и уйду. — И в угоду затеям Надин добавляет, — от террора я не отказываюсь, но вершить его под вашим руководством не намерен. Я образую собственную группу. Вы мне не нужны.
Распахнул от удивления Семенов глаза. От возмущения слов нужных не найдет.
— Вы должны подчиниться партийной дисциплине.
— Я ни кому ничего не должен! — отмахнулся Петр.
— Вы — анархист!
— Это мое личное дело.
Кипятится Георгий Лаврентьевич, от злости губы кусает. Уплывают из рук две боевые единицы. Не желает глупая девчонка Таня и сорви-голова Петр революции служить. Не считают нужным.
— Для руководства собственной группой у вас маловато опыта. Вернее, у вас вообще нет боевого опыта. Вы не умеете делать террор. Или умеете? И готовы доказать это? Раз так, — сверкнул взглядом Семенов, — я дам вам людей и вы на деле покажете, на что годны!
Ап! Ловкий манипулятор перевернул ситуацию. Остается Петру сказать «да» или прослыть хвастуном и вруном. Остается идти и доказывать свою состоятельность. Остается рвануть на себе рубаху и заорать:
— Давайте своих людей, я докажу какой Петя Травкин герой!
Фразочка «я вам дам» расставляет властные акценты. Тот, кто дает — сверху. Кто берет — снизу. Ждет Семенов согласия от Петра, ждет, что купится репортеришко на дешевую провокацию.
Дорог бархат на куртке, дорог шелк в подкладке, дорог шнурок витой ручной работы. Петр Травкин — не пацан на дешевые подначки не покупается, по дешевке не продается. Он — мужчина степенный, важный, умный, перспективный, ему оклад в газете на три червонца повысили, ему столичные редакторы дифирамбы поют, он книгу пишет, он в конце концов женатый человек, не сегодня — завтра отцом станет.
— Ваши люди мне ни к чему, — ответил Петр. — У меня своих достаточно. Доказывать я ничего ни буду. Не вижу надобности. А о деле потолковать можно. Но без пустой демагогии. Кого надо убрать и сколько вы готовы заплатить за покушение?
— Что? Да как вы смеете?!
— Смею, — просто признал Травкин.
Засим следовало сказать что-то весомое, способное раздавить, расплющить Семенова. Но что? Травкин нахмурился. В голове не было ни одной стоящей мысли. Нет, одна все же появилась.
– Я, собственно, для того и вошел в вашу группу, чтобы разобраться в методах работы эсеровской организации. Могу сказать — разочарован. Сплошные глупости, театральщина, любительщина. Если террор вам действительно необходим, им следует заниматься серьезно, по-настоящему, профессионально.
— Кого вы представляете? — после недолгого молчания, выжал из себя ошарашенный услышанным Семенов.
— Я репортер уголовной хроники, — как бы, между прочим, напомнил Травкин.
— То есть вы представляете уголовников? — не поверил эсер.