Потом он заметил какое–то маленькое дремлющее бистро. И в конце переулка он увидел порт, крохотный, со своим молом, оканчивающимся башней, и рангоутами, которые издалека, казалось, перепутались и все вместе раскачивались.
Ни одной кошки. Он пересек набережную. Резкий запах воды наполнял его чувством отвращения. Слишком много сгрудилось судов, пропахших рыбой и дегтем. Прилив, должно быть, достиг своего пика, так как корпуса почти касались набережной. Ламбек умел водить спортивные автомобили, он даже управлял самолетами. Но рыболовецкие суда он видел лишь на почтовых открытках. О том, чтобы воспользоваться каким–нибудь катером, не могло идти и речи: его тут же бы поймали. Взять одну из этих лодок, может, вон ту, что стояла около ступеней? С зажженными габаритными огнями. Он тихонько приблизился, увидел тень, которая двигалась по направлению к какой–то будке, где поблескивало что–то вроде колеса. Нельзя терять ни минуты. Тень покинула будку и пошла вперед укладывать в ряд небольшие ящики. Мужчина повернулся спиной. Ламбек присел на корточки, вытянул одну ногу, которую крепко поставил на доски сзади, затем ловко перенесся на мостик рыболовецкого судна. Он машинально отер руки. На этих посудинах все в грязи! Он вытащил свой пистолет и направился вперед к моряку. Тот обернулся. Он внимательно посмотрел на пистолет, на Ламбека, глаза которого жестко поблескивали из–под полей фетровой шляпы.
— А! Это вы? — сказал он.
— Ты меня знаешь?
— Еще бы! Я радио тоже слушаю… Доигрались вы. Двое убитых!
— Ладно!.. Ты сейчас повезешь меня в Ла–Рошель.
— Только не это!.. Знаете, это не рядом.
— Без разницы. Отправляемся прямо сейчас.
— А моя рыбная ловля?
— Что она стоит, твоя рыбная ловля?
— Около двухсот. Ветер хороший.
— Я тебе даю двести пятьдесят. Пошевеливайся! Двести пятьдесят или пуля в башке. Оставайся там, где стоишь…
— Это вы, что ли, заведете мотор?.. Выйдите оттуда, чтобы я запустил… У вас вид какого–то фермера.
Он прошел перед Ламбеком, что–то невнятно бормоча, и отвязал швартовы, которые удерживали лодку. Он оказался стариком и не выглядел таким уж грозным. Мотор кашлянул. От него шел отвратительный запах мазута. Наконец он завелся, и лодка медленно дала задний ход. Ламбек наблюдал за маневром; время от времени он бросал взгляд в сторону набережной, мола. Все было пустынно.
— Я сказал: Ла–Рошель.
Старик сплюнул в воду и пожал плечами.
— Если хотите, чтобы вас сцапали, так только и нужно, что плыть в Ла–Рошель. Я–то пожалуйста. Но на вашем месте я предпочел бы лучше Фурас. Когда прибудем, начнется отлив… в северном порту никого. Вам останется лишь сесть на утренний автобус.
— Это далеко от Ла–Рошели?
— Около двадцати километров… Выиграем по крайней мере часа два. По времени в два раза дальше Шассирона; держимся к югу, направляемся к острову Экс, — и мы там.
Он с благодушным видом крутил свое колесо, уставившись глазами в этот мерцающий туман, который простирался над морем.
— Хорошо, — решил Ламбек. — Пойдем к Фурасу. Но не вздумай швырнуть меня!
Мотор заработал быстрее, судно прочно осело на корму, и ялик, задрав в кильватере нос, побежал вперед, словно жеребенок позади телеги. Ламбек скользнул плечом по дверце рулевого поста. Правой рукой он засунул пистолет за пояс, левой вытащил пачку сигарет «Кра–вен». Моряк смотрел далеко впереди себя. Его лицо старого индейского вождя, обгорелое и потрескавшееся, как какой–нибудь гончарный горшок, оставалось бесстрастным под нелепой фуражкой. Ни доволен, ни наоборот. Как будто нет его.
— Ты знал ее, Мариетту? — спросил Ламбек.
Тот, другой, подыскивал слова.
— Так себе… Мы все здесь знаем друг друга… Все приятели. Я знаю, что она предавалась удовольствиям в Париже.
— Удовольствиям! — остервенело повторил Ламбек. — Ты называешь это удовольствием!.. Если хочешь знать, она меня… Я вполне мог рассчитывать на двадцать лет… А поскольку мне около сорока, то подсчитай–ка… К счастью, у меня есть дружки… Они помогли мне выбраться из дыры.