Конечно, мать выгнала его после такого, но желание спрятаться от любого крика осталось у Дарьи на всю жизнь. Вот и сейчас она едва сдержалась от того, чтобы как в детстве закрыть голову руками. Ей и сейчас мерещится в лице начальника образ отчима. Ей кажется, что еще минута и он ударит её или схватит за стянутые в высокий хвост волосы.
— Что вы тут из себя жертву изображаете?
Он наклоняется и как-то снизу заглядывает ей в лицо, при это мерзко ухмыляясь. Дарья понимает, что сейчас он больше всего похож на маленькую моську, которая по дурости лает на слона, но воображение рисует совершенно другую картину: бойцовская собака рычит на неё, скаля зубы, с которых капает слюна.
Дарья машет головой, пытаясь развеять назойливый образ, но ничего не получается. Она слишком плохо себя чувствует — уши словно ватой заложило, а ноги ослабли и еле держат. Ей бы сесть, но начальник не позволит.
— Ах вы не знаете! — всплескивает он руками.
А Дарья даже не помнит, на какой вопрос он ждал ответа. Слишком много впечатлений за день.
— Или вы думаете я не в курсе, как вы попали на эту должность, — продолжает он. — Конечно, жена владельца компании в главбухах ходит. Понятно за какие заслуги.
Он сальным взглядом по миллиметру оглядывает её фигуру в праздничном платье. Это не оставляет никаких сомнений в том, что он считает «заслугами».
Дарья чувствует, как лицо вспыхивает жаром, а в виски впиваются огненные иглы. Она почти не слышит, что дальше говорит начальник. Он где-то далеко. В ушах нарастает звон. Еще ни один человек не осмеливался намекнуть ей на то, что она строит карьеру нечестным путем.
— Я стала главбухом ещё до того, как мой муж купил эту фирму, — шепчет она из последних сил.
Пол под ногами приходит в движение. Все вокруг кружится. Её шатает. Перед глазами пелена. Она почти ничего не видит, кроме растекающихся алых пятен на белом лифе платья.
Последнее, что она чувствует, прежде чем сознание затапливает темнота — руки начальника на её плечах и пояснице.
Белые стены
Над ухом пищит монитор. Дарья узнает этот звук из тысячи — он сопровождал долгие часы, что она провела у постели бабули, когда с ней случился инфаркт. Дарья даже научилась не замечать его. Но сейчас звук опять вернулся. Равномерное пищание прибора всего лишь показывает, что всё хорошо, но для неё он звучит как набат.
Она помнит громкий, частый писк, а потом по экрану побежала ровная линия — бабули больше нет. Кажется, что это произошло совсем недавно, словно бы вчера. Она до сих пор чувствует бабулины холодеющие руки в своих ладонях. Она держит их, боясь отпустить, вокруг бегают врачи, пытаются оттащить её. А она не верит, что её самый близкий человек на свете умер.
Дарья помнит, как пришёл Глеб, обнял её, и они стояли в больничном коридоре. Она уткнулась ему в плечо и просто молчала. Внутри было так пусто, что даже не осталось слез. И пусть прошло уже пятнадцать лет, но эта сосущая пустота никуда не ушла.
Дарья решается открыть глаза. Похоже, она упала в обморок и попала в больницу. Она не любит это место. Даже не так — она боится этого места. Слишком много боли, слишком много смертей. Она не может забыть ни одну из них. Каждая оставляет незаживающую рану в её сердце.
Она бездумно осматривает свою палату. Бежевые стены прямо на ее глазах становятся белыми и обшарпанными, а современные кровати — старыми и железными, того ужасно тоскливого болотного цвета. Дарья помнит это. Ей десять. Мать привела ее навестить папу, повторяя снова и снова, что он скоро поправится. И маленькая Дарья верила, не зная, что видит папу живым в последний раз.
Он лежит на кровати в любимой клетчатой пижаме. От густой чёрной шевелюры не осталось и следа — в непривычной лысине отражается одинокая моргающая лампочка. Бровей и ресниц тоже нет, отчего его лицо будто совсем чужое. Остался только знакомый шрам.
— Папа? — шепчет Дарья. — Что с тобой случилось? Ты провёл неудачный опыт и твои волосы сгорели?
Папа — учёный, физик. Дарья помнит, как однажды в его НИИ аспирант перепутал какие-то детали, и рванула лампочка. А папа оказался рядом, и у него осколком рассекло бровь. Он пришёл домой зашитый, заклеенный, но такой весёлый. Тогда он заявил пятилетней Дарье, что он пират, а абордаж вражеского судна прошёл тяжело, но успешно. Она тогда долго смеялась и всё говорила, что её папа — герой и самый лучший пират.
— Конечно, Дашулька. — Папа хрипло и незнакомо смеётся. — Иди сюда, моё солнце.