–Ты кто? – спросил чудо Василий
– Я казак! – ответило чудо.
– Долбоеб ты – пробубнил Николаев и вернулся на свою койку.
В последнее время в городишке, где проживал и трудился Василий, зародился странный обычай – ставить казаков куда ни попадя. В охрану, в вытрезвитель, в патруль, в оцепление – казаки проникли всюду.
Откуда они взялись на земле отвоеванной при Иване Грозном у удмуртов, никто не понимал, сами они считали себя потомками атамана Ермака, но при этом носили форму царской армии начала ХХ века. Может это были потомки недобитых колчаковцев, половина из которых ранее была партработниками и агитаторами, но потом резко прозрела промыв свои мозги техническим спиртом. И теперь это шутовское воинство, ходило, бряцая саблями, выточенными из автомобильных рессор, везде, где маячила тень халявы, в том числе и в вытрезвителе.
Под мерное бряцание потомка Ермака – Колчака, Василий вновь провалился в мутные сумраки своего сознания, заснув отравленным парами алкоголя сном. Василия мучили кошмары…
Снилось ему, что он один одинешенек среди лязга и грохота механизмов бегает по цеху в паническом ужасе, а за ним носятся огненные змеи – полосы раскаленного металла, грозя обрушиться, обвив тонкую шею тщедушного алкоголика и выжечь разрушенную спиртом печень Николаева. Васька бегал, ловко уворачиваясь и уклоняясь от бросков огненной анаконды, но проклятая змеюга обвила кольцами ногу Николаева и Василий забравшийся от огненно – рыжей угрозы на потолочные фермы цеха, полетел вниз…
За окном светало, башка раскалывалась от удара о цементный пол, пора было валить до дому.
**************
Глава 3 «Жиза»
Федьку увезли, за окном светало, понедельник медленно разлеплял тяжелые после бурных выходных веки. Ложиться снова было уже бессмысленно, да и яростный кашель с перемежающимся пердежом, которым страдал полоумный дедушка, напрочь прогнал сон. Дед Вовчика был серьезно контужен на голову, чему способствовали сорок лет работы в мартене и падение с двадцатиметровой цеховой трубы, куда тот, будучи еще комсомольцем, полез, поспорив на ящик водки, что долезет до самого верха. Не получилось. Скобы на трубе обледенели, нога и соскользнула. В общем, не добравшись до вершины буквально около метра, юный альпинист, похватавшись в полёте за скобы, затормозив падение, шмякнулся в кусты, и как положено сознание потерял.
Хорошо бригада у деда дружная была, взяли, да и подкинули ему красный флаг, будто на трубу перед праздником хотел повесить, да сорвался. Короче, повезло бедняге – и жив остался и орден дали, чтоб больше по трубам не лазил , а бригада по данному поводу нажралась конкретно. Правда смеяться часто он стал, но тогда этого и не замечал никто, даже лозунг был в ходу – «Мы будем петь и смеяться, как дети», то есть беззлобно и безумно. Вовчику до сих пор еще встречались современники деда, завороженно смеющиеся в ожидании автобуса.
Наскоро позавтракав куском хлеба с солью и размочив нехитрый завтрак кружкой калорийной бражки, Вован отправился в школу.
У входа стояло нечто лохматое, очкастое и тощее. Это была Заманазутдулина-учительница начальных классов, или как ее, дабы не коверкать родной и могучий русский язык прозвали школьники и большинство родителей – Замандухватулина- преподающая математику и физкультуру одновременно. На руке ее была повязка алым цветом сигнализирующая о статусе дежурной. Замандухватулина, как и любой инициативный дурак, яростно выполняла свои обязанности, шмоная сумки учеников в поисках алкоголя, наркотиков, оружия. Вообще дни дежурства Заманазутдулиной были наполнены её истерической злобой и всеобщим весельем.
Как – то раз она даже умудрилась напасть на директора школы, зашедшего во время уроков покурить в мужской туалет, куда любила врываться извращенная училка, прикрываясь борьбой с курением среди школьников. Дело было так; патрулируя коридор она слепыми коровьими глазенками заметила в полумраке мужского туалета невысокий силуэт выпускающий клубы дыма. Тихонько, стараясь не шаркать стоптанными туфлями, Замандухватулина подкравшись, кинулась на жертву, словно крыса на халявный кусок колбасы и вцепилась грязными ногтями в челюсть курильщика с намерением сопроводить его к директору. Когда же глаза злобной математички привыкли к сумраку и она узрела, что директор уже здесь и тщетно пытается, разжав челюсть выплюнуть уже догоревший и обжигающий губы окурок, её обуял панический ужас, а пальцы на директорской челюсти свело судорогой, отчего хватка истерически усилилась и кончики её ногтей окрасились кровью. Директор, видя безвыходное положение, полоснул бритвочкой, которую он всегда носил в кармане пиджака, по запястью Замандухватулиной , отчего хватка училки ослабла и она упала в обморок на обоссанный и заплеванный пол школьного туалета. Так они и ходили потом – директор с исполосованным ногтями лицом, да Замандухватулина с забинтованной рукой, объясняя всем, что, мол это они террористов задерживали. Да только директор сам же трудовику в тот вечер проболтался, но не усек рядом бухающих старшеклассников, которые и поведали эту историю общественности.