Едва я успела представиться, как он зашелся в приступе кашля. Это был глубокий горловой кашель, встревоживший даже меня, врача-реаниматолога. На глазах Чарли выступили слезы, он изо всех сил старался откашляться и вытолкнуть слизь через трахеостомическую трубку. Мне стало неловко, и я уже потянулась к электрическому отсосу, чтобы помочь Чарли, когда в палату решительно вошла его жена Джанет, хрупкая женщина, которая, однако, действовала умело и уверенно. Не теряя времени, она натянула медицинские перчатки, сняла колпачок с трахеостомической трубки и ввела санационный катетер в трахею Чарли. Тот кашлял, давился и задыхался, лицо его покраснело, а затем стало синюшно-багровым, но Джанет спокойно продолжала, пока не извлекла на кончике катетера серый сгусток мокроты, который и вызвал приступ кашля. Джанет закрыла трубку колпачком. Я повторила рассказ о том, кто я и зачем приехала сюда.
— Вы не хотите спуститься в вестибюль? — спросила Джанет, привычными движениями снимая перчатки. — Там мы сможем спокойно побеседовать.
— Конечно, — ответила я. С Чарли я смогу поговорить позже.
Мы вышли из палаты и проследовали в холл, где стояло несколько кресел. Из окна была видна автомобильная стоянка. Снег наконец растаял, на деревьях набухали почки. Джанет рассказала мне, что, когда Чарли перевели сюда из больницы, она не имела ни малейшего представления о том, что ждало его впереди. Тогда она просто была безумно счастлива, потому что он выжил.
— Врачи отделения интенсивной терапии были очень рады, что он остался жив, и говорили: «Мы переводим его на реабилитацию, разве это не здорово?» Да, я тоже была очень рада.
Однако в новой больнице Чарли по-прежнему находился в полубессознательном состоянии и был так слаб, что едва мог шевелиться. Почти все время ему был необходим аппарат ИВЛ. Никто не произносил слов «хроническое критическое состояние», но в течение нескольких месяцев, что Чарли находился здесь, Джанет не раз слышала, что состояние ее мужа достигло плато и следует подыскать подходящий дом инвалидов, где за ним будут осуществлять грамотный медицинский уход. Позже в разговоре с врачом отделения я узнала, что происходит с больными отделения долгосрочной интенсивной терапии, если улучшение не наступает. «Обычно их переводят в дома инвалидов, — ответил врач. — Или они умирают».
В ту зиму Джанет посетила несколько инвалидных домов, стараясь представить, как там будет жить Чарли. Такая перспектива казалась ей удручающей. Несмотря на то что Чарли уже не был привязан к дыхательной аппаратуре, он был очень слаб и заторможен, по-прежнему дышал через трахеостомическую трубку и не мог даже покашлять без помощи аппарата ИВЛ — настолько ослабли мышцы. Все это означало, что Чарли слишком сложный пациент для дома инвалидов, где уход осуществляют медицинские сестры. Джанет хотела было забрать мужа домой — теоретически это было возможно, но цена оказалась немыслимой — уход на дому мог обойтись в полмиллиона долларов в год. «Это был самый тяжелый месяц», — сказала мне Джанет. Но постепенно ситуация начала меняться в лучшую сторону. Сначала один из врачей решил, что Чарли показана ИВЛ в ночное время. Такое решение может на первый взгляд показаться шагом назад, но это означало, что дыхательная мускулатура могла отдохнуть, и ее сила и работоспособность начали восстанавливаться. Необходимость ИВЛ означала и необходимость мониторного наблюдения, которое было возможно только в отделении длительной интенсивной терапии, и таким образом была устранена угроза перевода в дом инвалидов, по крайней мере в ближайшее время. С помощью самоотверженного физиотерапевта и лечебной физкультуры Чарли стал понемногу двигаться. Весной, когда я видела Чарли, он все еще не мог ходить, но его удалось усадить в инвалидное кресло-каталку, а специалист по лечебной физкультуре научил его стоять, опираясь руками на параллельные брусья. Чарли окончательно пришел в себя и находился теперь в абсолютно здравом уме. Несколько раз в неделю к нему приходил нанятый женой массажист. Чарли стал слушать музыку — иногда Леонарда Коэна, иногда Оливию Ньютон-Джон.