– Да, я в детстве часто ставил родителей в неловкое положение. Они постоянно твердили, что не следует тотчас выкладывать окружающим всё, что приходит в голову. Но мне это всегда казалось нечестным, я и не подозревал, что слышу чьи-то мысли.
– Конечно, открытость – одно из неотъемлемых свойств ветра, с которым, бесхитростному ребёнку, не так-то просто разобраться.
Нашему отцу повезло, – продолжил Петерс, – моя мама, как и твоя, оказалась носительницей большой части генома людей ветра. Отец очень любил её. Когда я родился, у моих сестёр уже были внуки, а у старшего брата, от предыдущей жены отца, взрослые праправнуки. К сожалению, никто из них не унаследовал полного генома и, соответственно, долголетия. После смерти мамы, отец ещё несколько раз женился, но ему всё тяжелей и тяжелей было терять жён и детей, поэтому, после твоего рождения, он решил завершить жизнь вместе с твоей матерью, своей последней любовью.
То, что я скажу дальше, может тебе не понравиться, но я надеюсь, что ты поймёшь и простишь нас. Всё, что мы делали, мы делали из любви, чтобы наши родные не страдали, зная заведомо, что снова и снова переживут своих детей и супругов. Должен тебе признаться, на собственном опыте, это отвратительное чувство, отравляющее все радости любви и отцовства. Используя ДНК-анализ, мы подыскали несколько девочек с более-менее полными дополнительными геномами, но ты ни с одной из них не захотел сдружиться, даже после длительных совместных работ в полевых условиях. А когда тебя попытались познакомить с очередной претенденткой, и вообще выкинул фортель, женившись в три дня на первой встречной женщине.
– Терпеть не могу, когда мной манипулируют! – проворчал я, скрывая смущение. – Столько лет и событий, а мне всё ещё было стыдно за свой тогдашний демарш.
– Поэтому и сомневаюсь, стоит ли тебе знать всю правду, – усмехнулся Петерс.
– Да уж говори! Теперь то что?!
– Именно теперь многое зависит от твоей реакции и искренности чувств к супруге и детям. Настолько ли сильна твоя любовь, чтобы преодолеть чувство гордыни собственного эго?!
– Разве у тебя был повод сомневаться во мне?! – обалдел я. – Ну кроме того случая…
– Пока что нет, – примирительно произнёс Петерс, – и всё-таки я в раздумье. Ну да ладно, рано или поздно всё равно я должен тебе рассказать, я обещал нашему отцу и его брату полностью посвятить вас с Фруми.
Другие
Что-что, а определения мой старший брат подбирать умеет. Как он точно выразился: «грань». Ещё вчера мы резвились и веселились, как дети, а сегодня все ходили тихие и слегка растерянные. Перспективы долгой жизни, непонятно почему, не радовали. Возможно мы просто не хотели быть другими. Я вдруг проникся жалостью к Петерсу. Если нам так тяжело это воспринять, находясь в своей большой семье, среди друзей, каково же было ему, подростку, в среде иных детей, вынужденному скрывать свою инакость?!
Родители много и подробно рассказывали мне о жизни пустынников. Отец, при посещении заброшенных мест их проживания, спрашивал:
– Неужели ты ничего не ощущаешь?
– Желание пойти погонять мяч! – неизменно язвил я, не понимая, что именно должен почувствовать. А как-то спросил его: «Для чего таскать на себе такие тяжеленные вериги?»
– Чтобы не взлетать на глазах у всех, – ответил отец.
Я думал, что он шутит, и смеялся. А потом смеялся ещё больше, когда он, серьёзно глядя мне в глаза, уверял, что это чистая правда и сам, не выдерживая моего смеха, начинал улыбаться.
Сейчас стало понятно и его недоумение, что я не чувствовал силы, и кем были первые отшельники, помогавшие всем, кто к ним обращался и дружившие с животными. Несчастные одинокие люди, уходящие в леса, горы, пустыни, подальше от поселений, которых сначала жгли и убивали, а потом возводили в ранг святых, уверяя, что даже их нетленные мощи лечат. Многострадальные мощи, которые никак не могли умереть, не передав своей силы.