Я старался сохранять спокойствие и не паниковать раньше времени, хотя по лбу уже текли струи ужаса от осознания, что этот стул вовсе не для расслабляющего массажа. Дабы отвлечься от негативных мыслей, я вгляделся в полутьму напротив меня.
На стене тускло светило жёлтое бра, как и пленники этого места, заключённое в решётку, у прутьев которой толпились какие–то летучие твари. Под бра, прислонённый к стене, располагался стол, а может, верстак или бюро, на котором лежала нарезанная ломтиками буханка хлеба. Вероятно, были там и другие продукты, но жутко проголодавшийся, я представил вкус мякоти на языке, и мои вкусовые рецепторы подали в мозг команду запомнить только хлеб. Справа от стола стоял стул, накрытый восточным покрывалом. Это был единственный в помещение стул, не считая "стула пыток". У него располагалась дверь, по другую сторону которой, мне подмигивала красным огоньком видеокамера на высоком штативе.
Внезапно бандиты расшумелись, и под их суетливые крики в камеру вошёл ещё один, ничем не примечательный, бородатый террорист с керосиновой лампой в руках, которую он поднёс к моему лицу и, внимательно разглядев меня, сказал что–то на арабском своим единомышленникам.
«Я им поведал, что у тебя глаза голубые, а это редкость в наших краях. Красиво! Только говорят, что светлоглазые женам своим беду несут, потому что любимчики женщин!» – пояснил он мне на хорошем английском и, присев на стул напротив, бережно поставил керосиновую лампу на край стола. Один из бандитов тот час подал ему чай в стакане армуды в серебряном подстаканнике. Я же глядел на огонёк, пляшущий на фитильке в керосинке, и на душе отчего–то становилось поспокойней и посветлей.
«Огонь! Он всегда успокаивает, не так ли? – обратился ко мне наблюдательный бородач, считавший мои эмоции и настрой. – Ответь, так или нет? Ой, прости, сейчас вытащат кляп! Это наш ритуал приветствия. Не все такие мирные как ты, а я очень не люблю раздражающие выкрики и громкие стоны. К слову, я тут главный, как ты уже мог догадаться, и твоё благополучие или беды зависят от меня. Здесь мой уютный кабинет! А это мой брат! – он указал пальцем на террориста с хвостиком. Мы оба учились в Европе, поэтому я владею английским, а он внешностью! – пошутил главарь. – А как зовут тебя, иностранец с лазурными глазами?»
Я не ответил, хотя понимал, что моё молчание только разозлит его, однако общаться с суннитскими исламистами казалось мне ниже достоинства, ведь они несли только зло, разрушения и боль, и я предпочитал получить пару тумаков, чем опуститься до культурной беседы с террористами.
«Молчаливый…», – саркастично подытожил лидер и, подойдя ко мне, прощупал нагрудные карманы боевой рубашки. Из одного из них он вытащил моё фото со скрипкой, присланное подругой и посмертную записку арабского юнца, которую я намеревался передать по адресату.
«Так ты скрипач? – он развернулся к своим «однополчанам» и, показывая им фото, рассмеялся. – Иностранный скрипач на войне в Ираке! Ты кому и где здесь играть приехал? На своих похоронах что ли?»
Я всё ещё молчал, хотя был задет за самолюбие. Не терпящий насмешек над собой, я гневался на то, что он сказал, ведь даже будучи музыкантом, я не считал себя слабаком не умеющим воевать, и не хотел позволять ему считать меня таковым. Однако на тот момент мне было важнее проигнорировать его слова, выражая тем самым своё презрение.
«Знаешь, когда молчишь, проявляешь неуважение к собеседнику!» – главарь наклонился ко мне и что есть мощи, надавил пальцами на плечевую рану, что вызвало нестерпимую боль и матерный крик.
– Значит, не немой! Тогда скажи мне, насколько богаты твои родители? И можешь ли ты им позвонить?
– Я сирота, – ответил я, по глупости юных лет не желая звонить отцу, ведь тогда он оказался бы прав в моей оплошности приехать контрактником в Ирак. А я бы выглядел «зелёным» глупцом, которому он припоминал бы неверный выбор всю жизнь. «Выберусь сам, но не признаю, что поступил неверно!» – горделиво полагал я и злился на папу за то, что правота была на его стороне.
– Я уже упоминал, что учился заграницей. Многое повидал, многое знаю, во многом разбираюсь. Или ты думаешь, что мы, суннитские исламисты, борющиеся за праведность веры на Ближнем Востоке необразованные босяки? – он рассмеялся. – Есть и такие, конечно! Они стоят позади меня с автоматами. Лидеры же, как правило, образованы. Так вот: сирота всегда похож на дворнягу, если не одёжкой, так взглядом. А ты на пса вообще не похож! Ты напоминаешь мне холёного сына состоятельного господина. К тому же скрипач, – значит семья интеллигентная. Иная не отдала бы мальчика на музыку! И вот я спрашиваю вновь, насколько ты богат?