Меня оттащили в камеру и бросили на землю. Увидев темноту в глубине нашей пещеры, я уполз туда точно змей, боявшийся света. В полумраке я вернулся в иное измерение, где моя девушка кружилась по деревянному помосту, а я восхищался её лёгкостью и пластичностью.
«Друг, что с тобой? – подбежал ко мне сокамерник. – Что они с тобой сделали? Что случилось–то? Скажи хоть слово!».
Я не отвечал ему. Просто не мог. Я находился в двух мирах. «Люблю тебя!», – сказала девушка, игриво упав в мои объятья. «А я тебя люблю!», – ответил я, целую её нежно в щёку.
«Брат, да ты очнись! – хлопал меня по щекам испугавшийся товарищ. – Сейчас! Сейчас! – он поспешил в свой угол, а вернулся оттуда с бутылкой воды и миской каши. – Нам тут еды и воды принесли!»
Стянув с себя майку, друг по несчастью смочил её водой и положил мне компрессом на лоб. Ещё пару капель он налил в свою ладонь и протёр моё лицо: «Прохладненькая вода, тебе поможет!».
Он сел напротив и протянул к моим губам ложку каши, но я не смог их разомкнуть, и есть мне больше не хотелось.
«Друг, приди в себя, а?», – предложил товарищ мне воды, от которой я тоже отказался.
Через пару часов наступила ночь и он, притащив одежду бывшего сокамерника, укутал меня в неё, а поверх обмотал полиэтиленом: «Ты погрейся чуток, а я потерплю! Тебе нужнее!».
Прошло около суток, а я всё ещё был с любимой в нашем мире у озёрной воды.
– Ждёшь ли ты меня? – спросил я её, глядевшую мне в душу.
– Жду, родной! – звучал её ответ, ласкавший мне слух и радовавший сердце.
Мой мозг был настолько ослаблен, что я попал в его ловушку, и было неимоверно сложно вернуться в горькую реальность, где ощущение безысходности перед приходом смерти всё больше и больше становилось единственным чувством, на которое я был способен. Надежда потихоньку умирала. Я не сдавался и не ныл, я просто дышал, пока ещё мог это делать через разбитые рёбра и синюю, измученную грудь.
«Брат, я тебе каши оставил! Уже сутки прошли и надо поесть!», – сокамерник снова сел напротив меня и потихоньку накормил. Жевать было тяжело из–за избитой челюсти и ментального истощения, а потому я просто глотал протянутую пищу.
Товарищ пододвинулся ко мне: «Давай, крестики–нолики играть!», – он начертил на песке у наших ног решётку и поставил первый крестик. «Теперь твой ход!», – взяв мою руку в свою, нарисовал он нолик. «Похоже, ты выигрываешь, друг!», – пытался он растормошить меня.
– Ты самое лучшее, что случилось со мной на Ближнем Востоке, – говорил я возлюбленной в стране своих грёз. – Я так мечтаю снова увидеть тебя! И жениться! Я хочу на тебе жениться!
– Ты держись, Галеб, слышишь! Я пойду за тебя, ты только держись! – отвечала она, взяв моё лицо в ладони.
– Я не могу вернуться назад! Не получается!
– Ты сможешь! Я верю в тебя! Ты сумеешь!
«Друг! – кричал мне сокамерник. – Очнись! Они же придут! Они с тебя одежду снимут! Понимаешь, они тебя убьют! Я умоляю!», – он вдруг заплакал навзрыд и, хватая песок руками, стал бросать его в воздух и нервно дрыгать ногами.
Я не мог оставить его, напуганного и одинокого, а потому приложил все усилия, чтобы включиться в настоящее. С трудом я поднял руку и прислонил голову товарища к себе. Обрадовавшись первой реакции моего тела за все эти часы, он обнял меня и, отключившись от слабости и переживаний, уснул на моём плече.
Я сидел, прислонившись к холодной неотёсанной стене, и потихоньку приходил в себя. Неожиданно, я заметил силуэт, зашедший в камеру и севший у стены напротив, в той же позе, что и я.
– Ты кто? – задал я вопрос нежданному посетителю.
– Ты просил меня об отсрочки смерти во имя любви! Но я не Бог, чтобы вершить добро, а потому я даровал тебе жизнь за любовь!
– Что это значит? – понял я, что веду беседу с дьяволом, но ничуть не удивился, ведь в этой темнице ада ему было самое место.
– Эта любовь станет твоим наваждением, воздухом, что ты дышишь. Ты будешь возвращаться к ней вновь и вновь, и вновь, как далеко судьба не уводила бы тебя! Ты не умрёшь здесь, ты выживешь, потому что твоя жизнь зависит от любви, и тебе необходим её глоток!