– Почему же Ваш отец не одобрил бы поездку? Я никогда не думал причинять Вам зла!
– В этом я не сомневаюсь, но после моей учебной командировки в Ирак с событиями там произошедшими, папа перенервничал и теперь даже слышать не хочет о чём–то с этим связанным, включая Вас, простите.
– В отношении к Ираку я с Вашим папой солидарен. Вам не стоило ехать туда!
– Вы всё–таки злитесь на меня! – грустно опустила она глаза.
– Нисколько. Просто юной и милой девушке, как Вы, там не место!
– Вот ваш жетон! Он намоленный. Вы не представляете, как он спас меня тогда в развалинах Багдада, да и в танке тоже! А сколько раз я просила Бога сохранить Вам жизнь, зажав его в ладонях! Теперь же он будет приносить только удачу! – протянула она мне памятный амулет.
– Спасибо! – искренне ответил я, взяв в руку металлическое воспоминание о службе на Ближнем Востоке.
– Благодарю за то, что спасли меня от погибели! Я никогда не забуду о Вашей доблести и доброте, – сказала девушка и была готова уходить.
– Подождите! Подарите мне удовольствие прогуляться с Вами по этой аллее до моря и обратно. Я так Вас ждал! Это не займёт много времени!
На минуту задумавшись, она пальцем показала мне жест подождать, и легонько приподняв изящные кисти руки к худеньким плечам, побежала в сторону матери.
Я следил за их беседой, закурив самокрутку. Волнение от встречи улеглось, и я успокоился, вот только очень хотелось, чтобы родительница дала добро на променад. Нахмурившись, она ругала дочку за просьбу задержаться, но та стояла на своём. «Упрямая! – заключил я про себя, наблюдая, как она возвращается ко мне, выпросив у матери ещё немного времени. – Упрямая и красивая!».
– Пойдёмте! Только недолго, иначе мать совсем заругает!
– Можно на «ты», – сказал я и, затушив окурок об уличную пепельницу, предложил свою руку в качестве опоры на прогулке, но Рароша отказалась взять меня под неё, и мы просто двинулись к морю, шагая друг рядом с другом. Однако как только кроны деревьев скрыли нас от глаз строгой родительницы, любимая тихонько обвила пальцы рук вокруг моего предплечья и стеснительно улыбнулась, глядя вниз, на асфальтированную аллею.
– Тебя сильно мучали в плену? – погрустнев, спросила она.
– Пустяки! Главное, что выбрался оттуда! Мне отец помог!
– Я очень рада! – в волнение она сжала мою руку чуть сильней.
– Расскажи о себе!
– Я живу в Санкт–Петербурге. Мой папа – араб из Ирака, учившийся в Москве. Влюбившись в русскую культуру быта, он переехал в Россию много лет назад и там встретил мою маму. Она с Северного Кавказа, христианка, как ты знаешь и я крещеная, только крестик свой в Багдаде утеряла, а новый пока выбрать не могу. Я должна почувствовать, что он будет оберегать меня. У родителей я единственная дочь, но у нас много родственников, и у меня хватает двоюродных братьев и сестёр. Я учусь на репортёра, а вскоре начнётся практика и, возможно, я даже работу получу! Теперь твоя очередь рассказать о себе! – улыбнулась она.
– Я тоже с Кавказа, только с Южного. Я вырос у моря и я и есть оно: порой бушующий и неуправляемый, а иногда спокойный и степенный. Больше всего на свете я люблю шум и ласку волн.
– А я люблю смотреть на море! – двусмысленно сказала она, посмотрев на меня особым «сладким» взглядом. – А кем ты хочешь стать?
Я грустно ухмыльнулся, задумавшись о скрипке и о карьере музыканта, которым мне теперь не суждено уж было стать:
– Я с детства увлекаюсь программированием. Самообучался с 12 лет. Теперь подумываю поступать на курс по написанию компьютерных программ и игр.
– Какой ты умный! – сделала вывод прекрасная девушка, так и не узнав о том, что к моему спонтанному решению учиться на программиста привело несчастье, случившееся с пальцами в плену.
Недлинная аллея закончилась, и мы вышли к морю. Слегка волнующееся от теребления ветра, оно приятно шумело в вечерней тиши.