– Пойдём, пройдёмся по побережью! – предложил я Рароше, сбрасывая с себя летние кеды.
– Не могу! Песок в босоножки засыплется, а мне ещё в аэропорт ехать, а босой идти не хочу, потому что потом ножки мыть и сушить придётся, а там мама ждёт!
– Как же всё сложно! – пошутил я и в мгновение ока поднял невесомую девушку на руки.
– Что ты делаешь? – закатилась она заливистым смехом.
– Гуляю с тобой по берегу моря! Такова была моя мечта, а мечты стоит исполнять самому, раз одна красотка не хочет ступать босой по побережью! – ответил я, подтрунивая над ней.
Я шёл по влажному песку, с мягкостью и добротой окутывающему мои стопы, и сохранявшему недолгую память о них в виде глубоких следов. На руках, несмотря на ещё напоминавшую о себе рёберную боль, я нёс любимую, и счастливее меня на свете не было парня! Я глядел на неё улыбающуюся и моё сердце пело. «Я так влюблён в тебя!», – кричала душа слова любви, насильно остановленные закрытым ртом. Нежданно, Рароша склонила голову мне на плечо и крепко обняла за шею. Я понял, что я никогда и никому её не отдам, чтобы всю жизнь прожить в этих сладостных объятьях.
Вернувшись на аллею, я надел свои кеды, и мы пошли назад. Совсем неподалёку от площади у главного корпуса, мы решили присесть на скамью перед тем, как я вернул бы матери её прекрасную дочь. Присаживаясь, Рароша задела подолом, чуть выступивший из подлокотника скамейки гвоздь, и платье слегка задёрнулось вверх, раскрывая вид на нижнюю юбку, защищающую от просвета. Я присел на колено у скамьи, пытаясь высвободить подол, не повредив его головкой гвоздя, и заметил на исподнице чьи–то инициалы, вышитые вручную.
– У тебя любимый есть? – спросил я, глядя на то, чем были заняты руки.
– С чего ты взял?
– На юбке чьё–то имя вышито.
– Это инициалы моего отца!
– Чего? – расхохотался я. – Отец на твою одежду клеймо ставит?
– Просто попросил маму вышить их, чтобы в таком вот случае, как этот, мужчина знал, что за мной стоит бдительный родитель.
– Ой, не могу! – продолжал я смеяться. – Ты прости, но это весело! – отцепил я платье от гвоздя и уселся рядом с ней. Заметив, что она вовсе не смеётся, а как–то печально глядит себе на колени, я серьёзно спросил:
– Папа строгий, да?
– Он любит меня и не хочет, чтобы мне причинили боль. Вот и всё! Мне восемнадцать, а в этом возрасте немало ухажёров, и не у всех из них чистые намерения. Отец сам хочет выбрать мне надёжного мужа и поскорей, потому как у нас не принято долго одной оставаться.
Я ощутил горький привкус во рту. Эта горечь шла от самого сердца, вдруг опечалившегося и погрустневшего. Я испугался, что не успею посвататься и выданная замуж, она уже не сможет быть моей.
– Я хочу попросить твоей руки у отца! Готов сделать это прямо сейчас, полетев в Россию вместе с вами!
– Я очень тебя прошу, дай всем нам время пережить поездку в Багдад! Да и тебе нужна виза, чтобы поехать с нами!
Мы помолчали пару минут. Я достал из кармана брюк, сложенный для неё из оригами, тюльпан. Он слегка помялся и, расправив его, я вручил бумажный цветок Рароше. Аккуратно и трепетно взяла она в руки подарок и улыбнулась мне.
– У тебя очень красивые губы! – сказал я ей, заворожённый ими с самого начала.
Девушка промолчала, ожидающе глядя мне в глаза. Я потянулся к ней и ласково поцеловал. Её же ответный поцелуй был скован и слегка неуклюж.
– Ты что, не целованная?
– А что ты так удивлён? Если ты у нас раскрепощенный и целоваться умеешь, то не всем такими быть! – напала она на меня словесно и отвернулась в сторону, а я захихикал, сочтя её поведение умилительно смешным. – И вообще, вот женишься, потом и целуй! – добавила вдогонку любимая и рассмеялась от собственной строгости.
Время бежало, и ей было пора идти. Встав со скамьи, она попрощалась и попросила не провожать. Секунды уходили одна за другой, и она уходила вместе с ними. Глядя ей в спину, мне ужасно хотелось сказать, что люблю, но я держался, боясь спугнуть её таким напором. Почувствовав моё переживание, Рароша обернулась.
– Я люблю тебя! Больше жизни люблю! – высвободил я волю души.
– Если это так, то найдёшь и женишься! Я буду ждать! – она вновь повернулась в сторону площади, и пошла быстрым шагом, больше не оборачиваясь назад.