– А я вот не хочу погибнуть, защищая какого–то репортёра, наживающегося на войне.
– На ней наживаются все. И ты, и я в том числе.
– Да с чего вдруг?
– Мы – контрактники. Получаем деньги за то, что работаем здесь. Не было бы войны, не было бы и возможности заработать.
– Не могу понять, ты меркантильный или благородный? – саркастично оскалился он.
– Я просто честен сам перед собой.
– Да пошли ты эту честность куда подальше! Здесь война идёт и благородству не место! Не убивал никого ещё?
– Не приходилось, – качнул я головой.
– О, здесь придётся! Может, даже во вкус войдешь!
– Это вряд ли! Не я давал жизни, чтоб забирать их, как марки в коллекционный альбом.
– А как же террористы?
– Их тоже не я рожал!
– Будешь жалеть гадюк?
– Буду делать свою работу, а эмоции пошлю куда подальше, как ты и посоветовал.
Рыжик усмехнулся и, приподнявшись с сидения, полез в карман военных брюк.
– Куришь?
– Нет!
– Закуришь! – захихикал он с самокруткой в зубах и прикурил её.
– Именно на севере и зародились преступные группировки под предводительством иорданского бандита Аль–Заркави, работавшего на Аль–Каиду в Афганистане. Он пытает всех, кто неверен его позиции в исламе, и берёт в плен иностранцев, чтобы казнить или продать родным, – яростно вступил в разговор кудрявый парень.
– Я слышал о террористических атаках в Багдаде и других городах Ирака.
– А ещё на севере живут курды – самобытный народ. Совсем не такой, как мы, арабы. У них своя культура и их женщины не хотят покрывать волосы, как положено мусульманкам. Много лет курды сражаются за независимость своих земель. Там есть озеро Дукан, если повезет, может, увидишь в нём купающихся курдянок, – смущённым голосом закончил он пламенную речь.
– Ему просто курдские девушки нравятся! – захихикал Рыжик, а парнишка обернулся и в шутку замахнулся на него.
– Тебе сколько лет? – заинтересовался я его полу–взрослыми мыслями.
– Четырнадцать. Родные погибли в Багдаде. Хочу защищать другие семьи от всех врагов! Свою посмертную записку я уже написал! – гордо ответил подросток.
– Посмертную записку?
– Да, – подтвердил Рыжик. – Все мы пишем записки семьям, на случай, если нас убьют. А ты ещё не набросал ничего?
– Нет, родным армейский номер сообщат, случись что. А что люблю их, они итак знают.
– А что за номер? – спросил рыжеволосый сослуживец.
– 8469.
– Не запоминающийся. Если тебя бомбой уничтожит, то передать им не смогу. Лучше напиши записку, а я прочту! Слова запоминаются лучше, чем цифры, – он вытащил из нагрудного кармана помятый листок и огрызок карандаша.
Внезапно автомобиль остановился, и перед нами точно ниоткуда возникло двое иракских полицейских.
«Всем оружие на готовность!», – скомандовал старшина.
– Мы что, в полицейских стрелять будем? – шокировано спросил я Рыжика.
– Да подожди ты! – махнул он на меня рукой. – Заряжай пушку и вылезай из машины!
Осторожно и тихо обсуждал командир какие–то вопросы с полицейскими. Они же поглядывали на меня и Рыжика, и этот взгляд мне очень не нравился. Я чувствовал себя верблюдом, которого могут продать, и ощущение накала бегало по венам быстрее крови.
Молниеносно и резко командующий открыл огонь по полицейским, в секунду рухнувшим на землю.
«За машину! За машину!», – прокричал мне Рыжий, нацелившись куда–то в ночную даль.
Наступила пугающая и необычно длительная минута полной тишины, в которой ничего не понимая, я крепко сжимал свой автомат и пытался утихомирить взбесившееся дыхание. Адреналин бил в сердце горячими волнами, и голова была готова разорваться от резкого притока крови, пульсирующей в ней.
Яркие дульные вспышки и свист режущих пуль разорвали тьму и тишину. Выглянув из–за капота, я увидел четырёх мужчин, обезумевши бегущих на нас с диким криком. «В голову стреляй! Только не в тело!», – лихорадочно переводил команды старшины мой сослуживец.
Чуть растерявшись от беспорядочной суеты, я попытался прицелиться, стирая пот волнения, текущий по губам. Впервые попавший в перестрелку, в неясности и полумраке, я не успевал сфокусироваться на обозначенной цели и просто стрелял наугад при каждой искре из вражеского дула. Вскоре всё закончилось, но я не покидал позицию до тех пор, пока старшина не опустил мой автомат, похлопывая меня по плечу: «галеб!». Я сел на землю и, держась за сердце, колотящееся в груди, глубоко задышал.