– Я смотрю, ты к начальнице критично настроен! – уже не в первый раз задело меня злоречие айтишника.
– Меня не майор нанимала, а муж её! Это называется «преданность», друг!
– Нет, коллега, это называется двойные стандарты! Не ты ли работаешь на подпольных аджилити, скрываемых от полковника, которому служишь верой и правдой? – разозлился я на его двуличие.
– Мне тоже деньги нужны!
– В этом я тебя не упрекаю, только я преданность иначе понимаю.
– Ясно, – развернулся он полностью ко мне, – ты начальнице верен, так?
– Да. Я – её личный секретарь!
– А может, любовник?
– А может и любовник! Только тебя это не касается! – возмущённо поднял я бровь.
ИТ–специалист душевно рассмеялся и протянул мне руку:
– Ладно, товарищ, чего мы с тобой из–за руководства вечно спорим?
– Не люблю, когда кидают камень в спину человеку, – не подал я руки в ответ.
– Ну, всё, ладно тебе злиться! Не трогаю я твою майоршу! Не секретарь, а питбуль какой–то!
Внезапно сверху раздался командный голос мужчины, и мы оба взглянули в потолок.
– Пришёл! – указал пальцем вверх ИТ–специалист. – Сейчас скандал разразится!
– С чего ты взял?
– Он требует, чтобы она вела дела в центре иначе, а майор стоит на своём. Да и вообще, эти двое ругаются всякий раз, когда находятся в одном помещение! Не знаю, как им удается сожительствовать, до сих пор не убив друг друга. Хорошо хоть детей не имеют, а то неврастениками бы повырастали!
– Наверное, потому ребёнка и не завели, чтобы он разборок не наблюдал.
– Да нет! Говорят, что они долго пытались, но то ли полковник, то ли майор не в состояние зачать. Скорей всего проблема в начальнице, ведь у него, по–моему, есть сын от первого брака. Но я могу ошибаться!
Раздор на верхнем этаже становился всё громче и эмоциональнее. Создавалось впечатление, словно эта женатая пара забыла о том, что на работе, и что здесь трудятся их подчинённые, вынужденные терпеть, как двое взрослых людей кричат друг на друга из–за всяких бумаг и клиентов. Для себя я отметил смелость майора, ибо не каждая женщина решилась бы перечить мужу, который явно раскалился, как утюг, своим тяжёлым басом гневно отчитывая её.
– Полковник что–то разошёлся не на шутку! Надеюсь, не ударит её? – взволнованно всматривались мои глаза в штукатурку потолка, как будто от пристального взора он вдруг стал бы прозрачным.
– Синяков на ней замечено не было. Да и какое тебе дело?! Она же просто твоя начальница! – поставил он кофейник на стол.
– Она, прежде всего, – женщина и человек.
–Не влюбись! Уверен, что майор до сих пор по твоему предшественнику сохнет! Уж больно любила она его!
– Чужая душа – потёмки! – переживательно выдохнул я и налил себе предложенного мне айтишником, кофе. – Ладно, пережду, когда «проверка» покинет здание!
Ждать пришлось долго, но злобных шагов полковника, бегущего по лестнице вниз, сложно было не услышать. Я поспешно вышел на перекур во внутренний дворик, на случай спонтанного посещения им кухни. Когда же я заметил отъезжающий от стоянки автомобиль, то вернулся внутрь и поднялся к начальнице. Она сидела в своём кресле и, явно понервничав, закидывала в рот подаренные мною трюфели один за другим. Её руки слегка тряслись, а взгляд был направлен в незримую пустоту.
– У Вас всё хорошо? – подошёл я к майору.
– Что, прости? – перевела она взгляд на меня и по сведённым в грустной мимике бровям, я понял, что её душа наполнена тревогой.
– Как Вы? – переформулировал я вопрос, понимая, что дела её вряд ли можно назвать хорошими.
Неожиданно начальница закрыла руками лицо и разрыдалась. Я сел на корточки у кресла и, развернув его к себе, прижал её голову к своему плечу, уткнувшись в которое, она позволила себе пару минут нормальной женской слабости. Крепко обвив мою шею руками, она сминала пальцами пиджак на моей спине и горько–горько плакала.
«Больше не могу! – твердила она сквозь всхлипы. – Я всё иначе в жизни хотела!».
Я не знал, чем помочь своей начальнице, но медленно гладил её по волосам, надеясь, что такое проявление сочувствия хоть как–то, да поможет ей. Моё сердце сжималось в груди, испытывая жалость, нежность и желание избавить её от неведанных мне мук. Нелепо, но я чувствовал гораздо большее, чем преданность секретаря начальству – привязанность души и теплоту.