– Знаешь, милый, каждый взрослый однажды приходит к развилке: побороть потрясение детства или сделать его хозяином собственной судьбы. Ты мог бы вырасти другим, если бы подчинился травме: мужчиной, бьющим женщин и безответственным родителем. Однако, благодаря внутренней силе и врождённому благородству, ты стал этой травме в противовес. Будь я моложе, увела бы тебя у твоей заграничной любви и сделала своим на веки, – подмигнула мне она.
Допив свой пятый коктейль, майор и вовсе позабыла о тяжёлом дне и весело смеясь, рассказывала мне отрывки из своей судьбы, которые совсем не казались смешными. Посчитав, что на сегодня ей достаточно, я предложил пройтись по центральному проспекту и взять такси у отеля, стоявшего в его конце. Согласившаяся, она неспешно шагала по заснеженному асфальту, ловя в ладони мелкие снежинки. Я держал её под руку, беспокоясь, что обутая в лёгкие сапожки, она могла поскользнуться на, спрятанном под снегом, льду.
Дойдя до отеля Хильтон, она взяла одно из такси, толпящихся у его роскошного позолоченного входа и, облокотившись на открытую дверцу машины, спросила, глядя мне в глаза:
– Скажи, дорогой, если бы я сняла нам самый фешенебельный номер в этой гостинице, ты переспал бы со мной прямо сейчас?
– Нет, я не альфонс, которого водят по барам, а потом снимают на ночь.
– Я–то думала, что ты ответишь честно: «Потому что не люблю Вас!», – захихикала майор, печально опустив глаза.
– А кто сказал, что у меня нет к Вам чувств?
С удивлением она вновь взглянула на меня, ожидая пояснений.
– Любовь – она такая многогранная и неповторимая. Разных людей мы любим разной любовью – нежной, страстной, чистой, незрелой, молчаливой, дружественной. Да любой! Она может охватывать хоть весь мир, но к каждому человеку ощущаться по–особому. Это не значит, что можно лгать, предавать, изменять, но это точно значит, что к избранным можно относиться с душой и трепетом.
– Ты очень оригинальный парень, лейтенант! И что за любовь ты чувствуешь ко мне?
– Добрую, благодарную, доверительную! А ещё страсть: пылкую, жгучую, горящую внутри неукротимым пламенем! Я считаю Вас взбалмошной, но это безумно привлекает, хотя думаю, что Вам это, наверняка, говорили и другие мужчины, – разоткровенничался я под влиянием выпитого градуса.
– Искренне – единицы!
Майор села в салон такси, а я захлопнул дверцу. Перед отъездом она улыбнулась мне и послала воздушный поцелуй. Я поднял руку на прощание и побрел домой, уставший от длинного, сумбурного дня.
В то время, что я шёл с начальницей от бара до отеля, мне звонила подруга, как назойливая муха, вибрируя в кармане брюк, но, не желая отвлекаться от майора, я просто переложил мобильный в дипломат. Однако дома я перезвонил ей, забеспокоившись, что пропущенных вызовов было слишком уж много.
– У Калеба температура 40, а ты трубку не берёшь!
– А чего ты меня ждёшь? Надо срочно в больницу ехать! Подъедет такси, сядете в него! Я тоже выезжаю! – дал я ей отбой и вызвал им с сыном такси до близлежащего госпиталя. Сам же словил автомобиль у дома и отправился к ним.
Врач, осмотревший мальчика, сказал, что это грипп и, назначив лечение, отпустил домой.
«Прошу, останься с нами, мне страшно!», – умоляла подруга, и я не мог отказать.
Разместившийся на кровати в гостевой комнатушке, я готовился ко сну, когда, уложившая Калеба спать, она зашла ко мне в лёгком пеньюаре, и крадучись мартовской кошкой по матрасу, достигла моих губ.
– У нас ребёнок болеет! – отстранился я на подушке.
– Почему от тебя несёт алкоголем?
– Потому что я пил, наверное.
– С кем? Со своим начальством? – на нотах грядущего скандала, «завопила» она. – Кувыркаешься с ней, да? Поэтому сексуально не голодный?