– Вот этого не надо! – рассердился мой бывший сокамерник и развернулся к своей хозяюшке. – Сказал же тебе молчать! Семейка опасная, повязшая в криминале! Думай хоть, что советуешь!
– Спасибо, сначала попробую найти Рарошу напрямую, – ответил я, не желая стать причиной их разногласий.
– И как же ты будешь искать возлюбленную? – спросил товарищ.
– Похожу по ВУЗам, где учат журналистике. В прошлом письме она сообщила, что продолжит учиться в другом городе.
– Брат, я ж не уверен, что Рароша в Москву переехала. Я просто видел её у нас.
– Ты сам сказал, что жених её здешний. Очевидно, что и она переехала сюда.
– Как бы то ни было, удачи! – ударил товарищ своей рюмкой о мою.
– Будем! – выпил я крепкий напиток.
Рассказывая о себе, бывший сокамерник признался, что до сих пор так и не смог вернуться к обычной жизни. Работать стало истинным мучением, ведь раздражало всё, что двигалось, дышало и жило за пределами квартиры. Друг нынче избегал общения с людьми, страдая от приступов гнева и неконтролируемого страха перед обществом. Я понял, что его ПТСР гораздо глубже, чем моё, а потому ни на чём не настаивал и не пытался в чём–то убедить, хотя считал, что помощь психотерапевта, которого он загодя внёс в список врагов, ему бы вовсе лишней не была. Живущий на содержание гражданской жены, он распрощался с самоуважением, а осознание собственной несостоятельности обостряло и без того тяжелое психическое состояние. Похоже, что товарищ, уставший от внутренней борьбы, срывался на всех и на всё, что попадало под горячую руку. Единственное, что утешало – согласие родителей на его брак с избранницей, которого он очень долго добивался.
– Ну, а какие новости помимо возлюбленной? От тебя приходили лишь скупые весточки все эти месяцы, мол, занят, потом нормально напишу. Рассказывай! – налил он мне очередную стопку водки в рюмку и наложил на блюдце квашенной капусты на закуску. Я же начал своё повествование.
После того, как начальница покинула страну, приступы ПТСР вернулись с прежней частотой. Реалистичные флешбэки о заключение, кошмары с лицами убитых в Ираке и бесконтрольные приступы паники. Работа и красавица–майор делали мою жизнь интересней и насыщенней, блокируя дурные мысли и воспоминания. Для юного парня, пережившего плен и войну, это было на тот момент лучшим, что могла подарить судьба. Но, увы, подарок был забран обратно, и я слегка сбился с рельсов вдохновения и надежды. Постоянное место занятости найти не удавалось, и я перебивался краткосрочными заработками, трудясь пиццайоло в ресторане с итальянской кухней и водителем автомобиля скорой помощи по выходным. В бюрократической стране устроиться без диплома и опыта работы было невероятно сложно, а подтверждающую справку о должности секретаря из центра кинологии, просить у полковника, перенявшего место начальницы, я даже и думать не смел.
Поверх всего на голову свалились судебные разбирательства, касавшиеся встреч с Калебом. Подруга, теперь уже бывшая, превратилась в клубок стервозности, всё больше затягивающий петлю вокруг моей шеи. Наняв адвоката по семейным делам, она, ссылаясь на моё ПТСР, настаивала на ограничение меня в родительских правах, и на полном запрете встреч с сыном. Зато сумму, что я платил ей каждый месяц добровольно, вписала в графу обязательных алиментов. Позиция недолюбленной мною подруги была проста: женись или лишишься общения с сыном.
Прокурор выслала мне направление на диагностику в государственный госпиталь, где врачебная комиссия должна была определить наличие и точную степень моего психического состояния. В дальнейшем на основе этого обследования суд принял бы решение, насколько я опасен для ребёнка.
– Захотела войну? Она её получит! – показал я направление отцу, приведшему меня в адвокатскую контору для встречи с нанятым им для меня защитником. И пока мы были одни в кабинете, папа взял бумагу в руки и, надев очки на кончик носа, стал внимательно её изучать.
– Не вздумай делать этого! – строго сказал мне он.
– Что значит «не вздумай»? Я пройду все тесты и докажу в суде, что не несу угрозы для Калеба.