– Сколько я должен? – с радостью принял я сумку в руки.
– Денег не надо! Выживи, если сможешь, а если нет, то помни, что мужчина…
– Рождается, чтобы быть убитым! – продолжил я излюбленную пословицу пожилого командующего.
– Вот именно! – похлопал он меня по плечу, и на том мы расстались.
Выйдя во двор, я наткнулся на курящего Рыжика и кудрявого юнца, сидевшего на корточках возле младшей дочери хозяина, точившей нож о мусат.
– Где старшина? – спросил я их.
– Бензин в бак заливает. Скоро отъедем! – ответил Рыжик.
– А чего девчонка точит нож? Помоги ей! – возмущённо ткнул я подростка в спину и тот потянулся исправить мужской недочёт, но девушка отдёрнула руку с точилом.
– Что? – вскочила она с низкого табурета, на котором сидела, и обратилась ко мне на английском, обученная отцом. – По–твоему я нож наточить не могу? Потому что женщина?
– Нет! Просто парнишка должен помочь, потому что мужчина!
– А ты знаешь, что у нас есть женские отряды, готовые отразить наступления врагов? – ступила она гордым шагов вперёд, «наезжая» на меня.
– Знаю и уважаю это! – прикурил я самокрутку.
– Когда я стану совершеннолетней, присоединюсь к ним!
– Отец жениха тебе ищет, а ты воевать собралась! – понравилось мне перчить её боевой непокорный настрой.
– У курдов есть такая традиция: только тот, кто прошёл армию и войну достоин свататься к девушке! Пока подобных, чтобы мне понравились, в эту дверь не постучало!
– А как же этот кучерявый парень, воюющий вместе с нами? – улыбнулся я, глядя на арабского подростка. – Ты ему нравишься! Дорастёт до нужного возраста и возьмёт тебя в жёны!
– Вот именно! Слишком юный и зелёный! – закатила она глаза, уставив руки в боки.
– Не соглашусь с тобой! Он повидал кровь и смерть, хотя и маловат.
– Я хочу сама стать сильным воином и чтобы рядом был мужчина ещё сильней, а не просто молодой оруженосец, наблюдающий, как взрослые стреляют! – провела она указательным пальцем передо мной.
– Не боишься, что можешь погибнуть, становясь сильней?
– Ты сам–то не боишься? Или думаешь, раз крупный и голубоглазый, то одолеешь всех? Возможно, женщин ты и покоришь своей необычной для местных внешностью, а вот мужчины – растерзают сразу! – разошлась она не на шутку, увязшая в противоречащих гормонах юности.
– Мои глаза голубые, только когда на тебя глядят! Они как небо от земной красоты хорошеют! – решил я успокоить её комплиментом, да и не соврал, ведь светлый цвет моих глаз зависел от положительных эмоций, а их давали окружающие люди.
Девушка демонстративно ухмыльнулась но, стараясь спрятать румянец смущения, схватила наточенный нож и покинула двор.
«Ну и характер!», – поделился я с Рыжиком, заметив, что он переводит наш с ней диалог кудрявому парню.
«Мог бы и не говорить ей красивые слова!» – приревновал ко мне арабский парнишка, и обиженно двинулся в сторону Хаммера.
– Похоже, он, правда, влюблён! – промолвил я себе под нос.
– Он – сирота! Ему необходимо любить кого–то! Даже посмертную записку этой барышне адресовал! – печально ответил сослуживец и, затушив самокрутки, мы покинули гостеприимный двор.
Глава 3. Против зла
У войны не женское лицо[i]. В ней нет ничего привлекательного и красивого! У войны не человеческое лицо, а мрачный облик дьявола, в котором каждый может разглядеть свою собственную тьму. В древней Греции люди верили, что Бог войны, Арес, спускается на землю с небесного Олимпа и сражается на одной из враждующих сторон в обличие обычного война. Вера в присутствие бога на поле битвы, поднимала армейский дух и дарила надежду на победу. Как жаль, что современные «боги», недоступные господа правительственных Олимпов, лишь восседают на престолах, наблюдая как люди, рабы их божьи, льют кровь друг друга на грешной земле.
Май 2006. За месяц до событий.
Дела в Багдаде обстояли хуже, чем можно было предположить из–за границы. Над столицей Ирака, где по сказке «все спокойно»[ii], стоял чёрный смок из дыма, пыли и человеческой озлобленности. Порядок после свержения диктатора, обещанный коалицией, обернулся хаосом и безнаказанностью. На улицах стреляли, взрывали, убивали. Всё ещё работали школы и больницы, в которых под стоны и крики одичалых горожан, трудились учителя и врачи. Продавцы овощных лавок и владельцы мелких магазинов бессовестно завышали цены на всё, что могло быть съедено. По проспектам на открытых грузовиках разъезжали суннитские боевики, в то время как шиитская полиция хватала всех без разбора, предъявляя обвинения в смертных грехах. Закон здесь больше не работал, он сменился на гнев и самозащиту. В этой лаве ненависти «сгорали» бравые иностранцы, которых из солдат коалиции перевели в гражданских полицейских. Их, не знающих восточной культуры, дурило мирное население, и подстреливали оппозиционные бойцы. Они же, утерявшие веру в свою правоту, мечтали выжить и вернуться домой, или хотя бы выпить пива, но даже это запрещалось им главнокомандованием.