Грузный пароход между тем неустанно разрезывал тихую площадь Балтийского моря, и вот он уже вступил в Финский залив. Скоро должна была показаться родная земля, и я с трепетным вниманием всматривался в восточную окраину водяного круга. Ничего еще не видел глаз, но сердце уже чуяло близость родного, и невидимое делалось как бы видимым. Но вот над водой сразу засветилось как бы две свечи воску белого, и чрез несколько моментов глаз явственно различал в них церкви Божии. И сердце радостно затрепетало, и от сладостного волненья в голове кровь зашумела. Между тем из воды все более и более стала вырезываться чудесная панорама коронного города и прибрежных поселений – над которыми возвышались стройные золотоглавые башни. Эта чудесная панорама вместе с густым роем всевозможных судов и пароходов, среди которых величаво стоял стройный ряд исполинских мониторов, представляла почти волшебную картину, и я, с восхищением схватив обоих офицеров за руки, восторженно воскликнул: «Смотрите, вот земля Царя! Видели ли вы когда что-нибудь подобное»? Немцы, видимо, были очарованы волшебной картиной и серьезно отвечали: sehr imposant, sehr imposant (весьма внушительно), а один из них глубокомысленно прибавил: «Дивная картина, но я удивляюсь здесь не столько тому, что я теперь вижу, сколько самому Петру Великому, который своим гением сумел на болотах создать все это!...»
Еще несколько томительных часов, и я был уже на почве земли родной. Благополучно пройдя мытарства таможни и взяв извозчика, я весело покатил вдоль царственно широкой площади Невского проспекта, и невольно размышлял о том, как много за это время родная земля пережила грозных вулканических потрясений, как много произошло в ней ужасных и исторически знаменательных перемен и как страшно вместе с тем вздорожали в ней извозчики.