В Москве Ямпольский позвонил своему приятелю, у которого были обширные связи, и попросил его достать домашний телефон Галича. Тот его просьбу выполнил. Однако, диктуя ему затем номер телефона Галича, огорошил его новостью о том, что тот жив-здоров. Все еще не веря в эту радостную весть, Ямпольский набрал номер телефона Галича и действительно услышал на другом конце провода1 голос барда — живого и здорового. Окрыленный этим, Ямпольский смело выложил Галичу свою просьбу: мол, он только сегодня прилетел из Якутии, где вовсю распространяются слухи о смерти Галича, нельзя ли его повидать, чтобы затем рассказать друзьям правду. Галич согласился принять гостя без всяких оговорок. Правда, не сегодня, а завтра. Далее послушаем самого В. Ямпольского:
«На следующий день в назначенное время я стоял перед дверью квартиры Галича. На мой звонок никто не ответил. Позвонил второй раз. Тишина. Я постоял немного и, поборов волнение, позвонил еще раз. Дверь мне открыла очень сердитая женщина. Просверлив меня глазами, она спросила:
— Чего это вы звоните?
— Здравствуйте, я Володя Ямпольский, я из Якутии, я к Александру Аркадьевичу, он мне разрешил прийти к двум часам, — залепетал я под ее взглядом.
— Ну и заходите! Трезвонить-то зачем?
И она несколько отступила от двери.
Вышел Александр Аркадьевич. Мы поздоровалась. Он познакомил меня с Ангелиной Николаевной, и она, сославшись на самочувствие, ушла к себе.
Мы прошли в комнату Галича. Сели…
В общем-то, мне от Галича ничего не было нужно. Ни автографа, ни помощи в получении записей или приглашения на его выступления. Не было у меня и мысли об установлении каких бы то ни было отношений. У меня было одно лишь желание: просто посмотреть один раз вдоволь на Галича. И все!..
Приблизительно все это я и сказал Галичу. Рассказал и о нелепом слухе о его смерти — откуда он мог появиться?! Александр Аркадьевич успокоил меня: слухи о его смерти ходят часто, что нашло отражение в нескольких песнях. Эти песни я знал.
Александр Аркадьевич расспрашивал меня о моей работе, семье, о Якутии. Великолепно, с неподдельным вниманием слушал…
Ну что ж, моя программа выполнена полностью. Моя многолетняя мечта сбылась самым прекрасным образом, пора было и уходить. Я не утерпел и спросил Галича:
— Александр Аркадьевич, а почему меня отчитала Ангелина Николаевна за то, что я звонил, прежде чем войти в ваш дом?
— Ну как вам сказать… Просто, когда мы дома, двери у нас никогда не заперты.
— И ночью?
— И ночью. Друзья, которые бывают у нас, знают об этом и никогда не звонят.
— А если не друзья?
— Тем более. Знаете, сама мысль, что кто-то будет звонить, стучать, ломиться в дверь, настолько отвратительна, что мы решили дверь никогда не запирать…»
22 июня в газете «Вечерняя Москва» появилась заметка «Из зала суда» о подпольном дельце, промышлявшем скупкой и перепродажей антиквариата. Подобные заметки в те годы пользовались огромной популярностью у читателей, поскольку позволяли обывателям хоть изредка, но взглянуть на изнанку жизни. Это теперь мы, что называется, объелись криминалом, а тогда все было иначе.
В заметке речь шла о некоем дельце, который ездил в крупные города Союза (в частности, в Таллин), скупал там по дешевке картины (15–20 рублей), а в Москве сдавал их в коммиссионки по 80 рублей и выше. Например, картину западного художника Диаза «Перед грозой» он купил за 45 рублей, ловко выдал ее за шедевр и продал в Казахскую картинную галерею за 4500 рублей! Здорово прокололись с ним и другие крупные учреждения: так, Тюменский музей купил у него 15 дешевых полотен за весьма внушительную сумму в несколько тысяч рублей, Кисловодский — 12. Однако вечно деятельность дельца продолжаться не могла, и его в конце концов схватили. Суд приговорил его к 10 годам тюрьмы.
Между тем в июне во всех учебных заведениях страны закончились выпускные экзамены, и миллионы школьников и студентов отправились кто куда: кто-то на каникулы, чтобы в сентябре вновь сесть за парты, а кто-то навсегда покинул стены родной школы или вуза.
Известный ныне киноактер Владимир Гостюхин тем летом закончил ГИТИС и был распределен в драматический театр Липецка. Он был безвестным молодым актером, сыгравшим всего лишь одну крохотную роль в кино: в картине «Был месяц май», премьера которого по ЦТ состоялась чуть больше месяца назад.
Совсем иначе обстояли дела у выпускницы того же ГИТИСа Ольги Остроумовой. Она попала в труппу столичного ТЮЗа. А все потому, что уже считалась известной актрисой, поскольку еще на втором курсе сыграла одну из главных ролей в кинохите Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника» (1968).
Другая звезда отечественного кино — Елена Соловей — закончила ВГИК и была приглашена в труппу Малого театра. Она тоже уже имела за своими плечами несколько ролей в кино, самой известной из которых была роль Беатриче в фильме Павла Арсенова «Король-Олень» (1969). Однако из Малого она ушла так же стремительно, как пришла. Вот ее собственный рассказ об этом:
«Иннокентий Михайлович Смоктуновский, который ко мне очень нежно, по-доброму относился, должен был играть царя Федора Иоанновича. Думаю, он что-то сказал обо мне режиссеру Борису Равенских. В результате я получила приглашение, от которого совершенно оторопела. Равенских это заметил и предложил: «Напишите заявление, а потом будете думать». Я написала: «Прошу принять в театр», вздохнула с облегчением и вскоре почти забыла об этом. И вдруг звонит Борис Андреевич Бабочкин (он ведь тоже был актером Малого) и говорит: «Лена, на сбор труппы идешь? Ты же в наш театр принята!» Заехал за мной, вытащил на свет божий и даже представил коллегам. «Чайку, — говорит, — для тебя поставлю. Что еще хочешь?..» Но я всегда боялась совершать серьезные поступки, а тут еще мое назревающее замужество, которое означало переезд в Ленинград…» (Своего будущего мужа — художника кино Юрия Пугача Соловей встретила все тем же летом 70-го, когда снималась на «Ленфильме» в уже упоминавшейся комедии «Семь невест ефрейтора Збруева».)
Вообще стоит отметить, что из всего ваковского курса, на котором училась Соловей, только ей одной удастся сделать себе имя в кинематографе. Остальным ее однокурсникам будет суждено довольствоваться более скромными результатами: кто-то ярко вспыхнет и затем уйдет в тень, кто-то вообще не вспыхнет. Вот как оценивал своих учеников сам руководитель курса Борис Бабочкин:
«Ору на студентов. Ничего не понимают! Вот Григорьева — талантливая, но не понимает. А как я мог взять Плотникова, Маслову, Захарова? Но не ошибся в Богуновой, Артемовой, Сошниковой, Соловей, Соколове, Носике… Вот из них выйдут актеры…»
Теперь пройдемся конкретно по персоналиям. Григорьева, Плотников, Захаров, Соколов, Артемова — в кино снимались, но практически нигде не запомнились. Нина Маслова, Наталья Богунова — запомнились по ролям в комедии «Большая перемена» (Маслова сыграла Коровянскую — возлюбленную Крамарова, Богунова — жену Ганжи). Владимир Носик был очень популярен в начале 70-х, причем играл роли разного плана: и преступников (Шкуть в «Обвиняются в убийстве», 1970), и хороших парней (Колька в «Ты и я», 1972, Костя в «Жили три холостяка», 1973) и др. Ольга Сошникова снималась много, но в основном в ролях второго плана. Самые известные: жена летчика Егорова (Олег Стриженов) в «Неподсуден» (1969) и гестаповка, мучившая ребенка радистки Кэт в «Семнадцати мгновениях весны» (1973).
Стоит рассказать еще об одном выпускнике того года, который, однако, не имеет никакого отношения к миру искусства. Речь идет об Ильиче Рамиресе Санчесе, которого многие вскоре узнали как международного террориста по прозвищу Шакал. В 1968 году он вместе со своим братом по имени Ленин приехал в Москву и поступил в Университет Патриса Лумумбы. Деньги на обучение братьев согласилась дать Компартия Венесуэлы. Однако учебе братья уделяли меньше времени, чем праздному времяпрепровождению, именуемому коротко: секс, наркотики, рок-н-ролл. Кроме того, братья увлеклись политической деятельностью и стали вынашивать планы поездки на Ближний Восток для освоения методов ведения партизанской войны против израильских «агрессоров». Однако московская ячейка Компартии Венесуэлы запретила им даже думать об этом. Но братья продолжали гнуть свою линию. В итоге ячейка вышла с ходатайством о лишении их спонсорской помощи, что автоматически повлекло прекращение учебы в университете. В конце июня 70-го братьев вызвал к себе ректор и зачитал приказ об отчислении. Теперь у них была одна дорога — прямиком в террористы.