Приехав в Москву вечером, Генри тут же связался по телефону с Федоровой и попросил ее немедленно приехать к нему в гостиницу «Берлин». Спустя полчаса актриса подъехала к месту встречи на своем голубом «жигуленке». Правда, была она не одна — с нею приехал и ее тогдашний возлюбленный — танцовщик Большого театра Борис. Генри его совеем не знал, поэтому отнесся к его присутствию весьма настороженно — он ведь прибыл в Москву с тайной миссией, о которой должны были знать только доверенные лица. Но Федорова успокоила его: дескать, Борису можно доверять. Из гостиницы они отправились на Кутузовский проспект, к Федоровым. Там Генри и поведал женщинам о предстоящей операции. Согласно его плану, завтра утром он закажет в офисе компании «Пан Америкен» два билета на воскресный рейс из Москвы в Нью-Йорк на свое и Виктории Федоровой имена. Об этом событии наверняка тут же станет известно иностранным журналистам, что, собственно, и требуется: ведь на самом деле билеты они купят завтра, а вылет состоится в субботу.
Поведав женщинам о своем плане, Генри извлек из чемодана шпионские атрибуты: женский парик с волнистыми светлыми с проседью волосами и темные очки. Все это он попросил Викторию примерить. Когда она выполнила его просьбу, он внезапно спросил: «А нет ли у вас в доме еще и какого-нибудь пальто?». «Зачем?» — удивилась актриса. «Чтобы скрыть еще и вашу фигуру», — последовало в ответ. И девушка достала из шкафа длинное серое пальто, доходившее ей до щиколоток. Оглядев ее в этом одеянии, Генри наконец удовлетворенно произнес: «Вот теперь вы действительно неузнаваемы».
На следующее утро Виктория с матерью сидели в кухне и пили кофе, когда в коридоре зазвонил телефон. Подняв трубку, Виктория услышала голос Генри. Он спросил, каковы ее ближайшие планы, и, услышав, что она собирается вместе с Борисом поехать обменять рубли на доллары, возразил: мол, нужную сумму я дам вам сам. Но Федорову этот приказ почему-то обидел: ей показалось, что Генри слишком дотошно следит за каждым ее шагом, так, будто она неразумный ребенок. В итоге ему пришлось уступить. Они договорились встретиться у гостиницы «Берлин» в четыре часа дня.
Виктория подъехала к месту встречи практически минута в минуту. Увидев ее, Генри повел себя как заправский шпион: оглядевшись по сторонам, он затолкал ее в машину, на которой они отправились в аэропорт. Там Генри приказал девушке подойти к кассе и купить два билета на завтрашний утренний рейс из Москвы в Брюссель. «Почему в Брюссель?» — удивилась Федорова. «Так надо, — ответил Генри. — Когда вы назовете наши имена для регистрации, попросите служащую оказать вам любезность и никому не говорить, что вы летите этим рейсом». Федорова в точности исполнила все его инструкции.
Когда она вернулась в машину, Генри соизволил объяснить ей весь смысл происходящего. По его словам, Брюссель был выбран по нескольким причинам: во-первых, там уже зарезервированы места для них на самолет компании «Сабена», летящий в Нью-Йорк, во-вторых — в Брюсселе имеется один из немногих аэропортов, где есть гостиница для транзитных пассажиров, а это значит, что они смогут отдохнуть между рейсами без предъявления визы, следовательно, никто и знать не будет, что они там. Выслушав его доводы, Федорова поняла, что у этого парня голова работает отлично.
В тот же пятничный вечер 21 марта в доме Федоровых состоялся прощальный ужин, на который были приглашены только избранные: родная сестра Зои Александра, возлюбленный Виктории Борис, подруга Зои Федоровой Зося (они вместе сидели во Владимирской тюрьме) с дочерью, Генри. Поначалу вечер складывался вполне благополучно. Но затем Генри достал из кармана свой портативный магнитофон и попытался задать Зое Федоровой несколько интимных вопросов относительно ее отношений с Джексоном Тэйтом. Хозяйка дома наотрез отказалась это делать, а когда Генри стал настаивать, она призвала на помощь свою дочь:
— Вика, он опять мучает меня своими вопросами!
Виктория попросила журналиста спрятать его технику, а когда он отказался, вспылила: «Тогда уходите домой. Вы меня сердите». В итоге Генри пришлось покинуть вечеринку, что называется, не солоно хлебавши. Прощаясь, он напомнил всем собравшимся, что отъезд состоится завтра в пять часов утра.
В назначенное время Генри подъехал к подъезду федоровского дома на такси. При этом водителю он сообщил, что выполняет официальное поручение по сопровождению актрисы Виктории Федоровой в аэропорт. «Я прошу вас пресекать любые попытки иностранных журналистов приблизиться к ней, — наставлял Генри водителя. — Никто не должен задерживать машину. Вы меня понимаете?». Водитель ответил утвердительно.
Когда Генри поднялся в квартиру Федоровых, там уже все было готово к отъезду. Отправив Бориса проверить, нет ли посторонних лиц возле подъезда, Генри вскоре отдал команду собираться в дорогу. Мать собралась было надеть на себя пальто, чтобы вместе с дочерью отправиться в аэропорт, но Генри ее остановил, сказав, что ей там показываться не стоит: «Вас сразу же все узнают», — объяснил он ей. Зоя заплакала, что окончательно вывело Викторию из себя. Он заявила Генри, что ее мать поедет с ней, и точка. «Вы же сами сказали, что всему миру известно, что мы летим завтра, а не сегодня», — аргументировала она. Видя ее решимость, Генри пришлось согласиться. Правда, одно условие он все же отстоял: мать и дочь должны были попрощаться в машине. Далее послушаем рассказ самой В. Федоровой:
«В машине мы поцеловались, и мамуля расплакалась.
— Почему, мамуля? Почему? Всего три месяца, и я вернусь.
— Знаю, — сказала она, — но это так далеко. Я снова поцеловала ее.
— Не глупи. Представь, что я на съемках в Молдавии или где-нибудь еще, какая разница?
Кивнув, она вытерла слезы.
— Я все понимаю, но не могу забыть тех лет, когда мы были в разлуке. Поэтому мне так тяжко остаться без тебя хоть на минуту.
Генри махнул нам рукой. Мы снова поцеловались.
— Я люблю тебя больше всех на свете, — шепнула я, прижавшись губами к ее щеке, и вышла из машины.
Генри снял с плеча фотокамеру и передал ее мне. Наверно, хотел, чтобы я выглядела как американская туристка. В парике и в огромных черных очках я чувствовала себя полной идиоткой, но зато Генри был доволен…».
Самолет с Викторией Федоровой на борту оторвался от земли в девять часов утра. В тот момент ни она сама, ни ее мать, да и никто другой еще не знал, что Виктория вернется в Советский Союз не через три месяца, а спустя долгие годы. Но вернемся в конец марта 75-го.
Эльдар Рязанов продолжает в поте лица снимать фильм, который станет его лучшим творением, — «Иронию судьбы». Съемки идут в бешеном ритме, практически без выходных, с утра и до глубокого вечера. В одном из павильонов «Мосфильму» были построены декорации двух квартир — Жени Лукашина и Нади Шевельковой, — в которых и велись съемки. В те мартовские дни снимали эпизоды из начала фильма: Лукашин пытается объясниться в любви своей невесте (Ольга Науменко); Лукашин засыпает в чужой квартире; Надя находит в своей постели Лукашина и поливает его водой из чайника; Надя пытается объяснить Ипполиту (Юрий Яковлев), что не знает Лукашина. Вспоминает Б. Брыльска:
«Однажды гримерша, готовя меня к очередным съемкам, сказала: «Барбара, сегодня у вас будет потрясающий партнер — Юрий Яковлев. Его любят все советские женщины». Ее слова меня заинтересовали. Пришла на площадку, жду Яковлева. Появился Юра. Я посмотрела и подумала: «Наверное, у женщин Советского Союза со вкусом что-то не то…». Яковлев прекрасный артист, но как мужчина он меня совсем не взволновал. Готовимся снимать сцену поцелуя. Чувствую, что Яковлев слишком эмоционально настроен. Я иду к Рязанову и голосом, не терпящим возражений, говорю: «Эльдар, что хочешь делай, но с Яковлевым я целоваться не буду!». Тот успокоил: «Не переживай. Я сниму вас с затылка, губ видно не будет».