Жизнь зовет
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Из комнаты Орликов кажется, что до завода — рукой подать, все видно. Вот выскочил на мост со стороны заречных цехов электрокар. Без груза идет легко, словно невесомый. С реки тянет ветер, и цветистый подол электрокарщицы бьется о ноги, как флажок.
А там, за мостом, влево по берегу, на раскинутых веером маневровых путях — подъемные краны. Они перебрасывают с места на место кажущиеся издали совершенно без веса пачки катаной стали, сизой и звонкой. Ее вывозят, еще не остывшую, из огромных, под крышу, ворот прокатного цеха и здесь, готовя к отгрузке, сортируют. И сейчас, ранним утром, отчетливо слышатся и резкие вскрики кранов, и звон стали, и чуть слышные «майна» и «вира».
А над всем этим — густой туман, лениво стекающий на завод с крутобокой горы Кидыш.
Вверх, навстречу туману, текут из высоких труб серые струи дыма. Белыми пушистыми платками вспархивает над плоской крышей прокатного пар и тоже устремляется вверх. И словно не вытерпев, словно стремясь не отстать, бросается к туманной пуховине белым огромным грибом пар, вылетевший из тонкой трубки паросилового цеха. Густой рев, подхваченный горным эхо, раскатывается над городом — пора вставать.
Вскинув взъерошенную голову, Петр посмотрел заспанными глазами в мутное окно и снова тяжело упал на теплую подушку, но тут же встал, потянулся к крошечному циферблату жениных часов, подвешенных к спинке кровати. Стрелка указывала семь. Петр досадливо поморщился и, уже окончательно проснувшись, затормошил жену:
— Слышь, Лидушка, вставай.
— Что?..
Пушистые реснички Лидочки взмыли вверх, серые глаза, словно жалуясь, уставились на Петра.
— Уже утро?
— Конечно.
Он хохочет, сбрасывает с Лидочки одеяло и, склонившись, водит небритой щекой по прохладному округлому плечу. Лидочка ежится, дергается, толкает его, упираясь ладошкой в лоб и, сквозь смех, твердит все:
— Уйди, слышишь… Петрушка… щекотно…
Откинув ее руку, он клонится к самым ее глазам, смотрит в них долгим горячим взглядом и, передохнув, целует ее.
— Лидушка…
Маленькую комнату полнит радостный звон голосов.
Петр не может молчать, не может спокойно одеваться. Он целует Лиду то в лоб, то в щеку. Она отбивается, ворчит, но тут же ворчанье свое скрашивает улыбкой… Потом следуют команды:
— Принеси, Петя, масло… А стаканы… стаканы там, на подоконнике.
Наскоро завтракая, Лидочка в сотый раз решает:
— Нужно вставать пораньше, а то я не успеваю убрать комнату.
Со вторым гудком, толкая друг друга и хохоча, они скатываются по лестнице и вливаются в толпу, занявшую весь тротуар.
…В цехе Петр не спеша обходит стан. Из-под крыши, просеиваясь сквозь пелену сизого дыма, брызжут косые пучки солнечных лучей. Воздух отдает запахами ночной свежести, и от того кажется, что штабеля остывающего проката дышат не томительным жаром, а мягким теплом. Валы прокатных станов гремят мерно, воркующе.
Становые ночной смены тут же, под струями хлещущей на валки воды, моют руки, пригоршнями бросают воду в мятые с покрасневшими веками лица.
Солнце играет в водяных брызгах, в мыльной пене, взбитой в маленьких торопливых ладошках чистюли-пирометристки, ласково светится на стальных, покрытых глянцем наката, валках.
Радостно перекликаются колокола мостовых кранов, с рокотом проносящихся над головами. На какие-то минуты все шумы замирают — идет пересменка. Люди ходят вокруг станов, по фермам кранов; сняв кожуха, осматривают электроаппараты.
Но вот прозвенел сигнал и, дрогнув, покатились в своих подшипниках валы одного прокатного стана, за ним — другого, третьего. Снова поплыл над головами мощный рокот кранов, затрезвонили колокола. По ожившим рольгангам бешено помчались первые штуки огненной стали. Заступившая смена набирала темп.
В дощатой конторке мастеров двум человекам не разойтись. Три четверти ее занято столиком, на свободном месте два табурета. Привалившись к столу боком, Петр просматривает сводку о работе ночной смены. Рядом — Ермохин, мастер дневной. Спохватившись, он бормочет, шагнув к двери:
— Эка ведь, забыл спросить у Ильи…
Но дверь перед самым его носом широко откидывается, и в конторку, тесня Ермохина грудью, вваливается Илья Базанов, мастер ночной смены. Базанов с маху бросает свое могучее тело на табурет, перегораживает конторку вытянутыми ногами и гудит:
— Опять, сулема, простой был. Электрики стан останавливали… Дождь был ночью — мотор от воды берегли.