Отбросив бумаги, задумался, мерно покачиваясь. Ронял слова медленно, точно взвешивая каждое.
— Такого еще не было… Всю промышленность в одну точку нацеливают… Десятки миллионов людей… Большому быть развороту… Нам, прокатчикам, не последнее слово придется говорить, с первых спросят. Через месяц на парткоме слушать будут.
Посидели в молчанье, вслушиваясь в могучий говор станов.
— Итак, Петр Кузьмич, неделя тебе сроку: план мероприятий продумай, да так толково, творчески…
— План мероприятий?
— Да, да, дружок. Кому, как не тебе это дело поручить? В технических вопросах ты мастак. Держи, понимаешь, курс на полную механизацию трудоемких процессов. Если толково сделаешь — всем носы утрем. А иначе нам, прокатчикам, нельзя. Прокатчики — слово-то как звучит!..
Яков Яковлевич одухотворенно потряс сжатым кулаком и, взглянув на Петра, слегка прищурился:
— Занимайся у меня в кабинете. На стан пока Ермохина вместо тебя поставлю. Согласен?
Петр улыбнулся. В его сознании уже рисовался облик нового реконструированного цеха, где на самом почетном месте — установка непрерывной разливки стали. «Как вовремя, — думал он, — пришла мне в голову эта мысль. Партия, весь рабочий народ встанет сейчас на новую, большую вахту — десятки тысяч устаревших машин будут омоложаться, приводиться в соответствие с требованиями времени, и, кажется, наш коллектив в этом деле не будет последним».
А карие глаза Груздева, наблюдая за довольным лицом Орлика, доверчиво улыбались.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С трубкой чертежей под мышкой Петр тихо шагал к заводской лаборатории. Начинался листопад. В цеховых скверах бесшумно летели с прореженных крон тополей ломкие листья. Зато яркая мозаика цветочных клумб стала сочней, гуще. Цветочные ароматы нежными струями вплетались в теплый и пыльный воздух заводских проездов, волнуя настроенные на деловой тон сердца людей.
«Только бы на месте был, и все будет хорошо», — успокаивал себя Петр.
У высокой красивой двери он остановился, перевел дыхание. Прислушался. В кабинете разговаривали. Приглушенно ныл за дверью знакомый фальцет Пуховича.
«На месте», — успокоенно вздохнул Петр и, привычно забрав рукой назад волосы, потянул дверь.
Главный металлург сидел, вольно откинувшись на спинку кресла, и, играя автоматической ручкой с выщербленным колпачком, наставительно поучал рыжеватого веснушчатого юнца в синей выгоревшей куртке.
— Э-э, ты еще зелен… Слушай меня…
Оглянувшись на дверь, он удивленно вскинул редкие брови, слегка улыбнулся чему-то и кивнул Петру.
— Садись… подожди минутку.
И, махнув рукой на стул, снова повернулся к юноше:
— Говорю тебе, Юрий, так слушай… Что ты понимаешь в днепропетровских вишнях? Ничего. А это, брат, классная штука. Я прошлый год привез пятьдесят килограммов ее, сушеной, так на всю зиму хватило. Понимаешь, — повернулся он к Петру, — вот такую горсть, — вытянул он перед носом сжатый кулак, — бросишь в кастрюлю — и во сколько наварится! — Поблескивая рыжеватой щетиной, растопыренные пальцы его пятерни поднялись над столом на полметра.
— Ни абрикосы, ни яблоки, — продолжал главный металлург вдохновенно, — не идут так в компот, как вишня.
Юноша растерянно улыбался, устало переминаясь с ноги на ногу. Во время разговора он скромно стоял у стола, держась кончиками пальцев за лакированный угол его.
— Луговка от Харькова километров за сто двадцать. Базарное село. Яблоки, груши — нипочем… Проголосуешь попутной машине и подъедешь… Богатущее на фрукты село, все в садах… Ну, у моих поживешь дня два… Им же вишню нужно посушить.
— Хорошо, если солнце будет, — глубокомысленно вставил юноша.
— Э, погода… В печке вишню сушат… Ну, ты, Юрий, зелен еще у меня! Истопят печь соломой и высушат. Килограмм сто посушат: и тебе хватит и мне. У моих только денег мало, а этого добра сейчас пропасть. А пока они сушат, ты по саду ходи, наедайся на всю зиму. — Помолчал, поглядывая в окно, кашлянул. — Ну, брат, счастливо тебе съездить… — Он вяло пожал протянутую через стол руку Юрия и снова откинулся на спинку кресла.
— Да, — остановил Пухович его уже у двери. — Там это… расходы… за машину, за багаж… плати. Приедешь — рассчитаемся.
Бесшумно захлопнулась за Юрием высокая дверь.
— Хороший парень, — метнул он глазом на дверь. — В отпуск собрался, к отцу, в Харьков. Ну, я его попросил… заодно к моим заедет, привезет чего-нибудь. Ну, а у тебя как дела? — спросил у Петра.
— Да, именно дела, а как — посмотри, — подхватив со стула трубку чертежей, Петр втиснул ее в потную ладонь Пуховича и попросил: