— Лихо съездили в колхоз. Попьянствовали, покуролесили — и молчок. У самих рыльце в пушке, потому и круговая порука. А? — Зимин испытующе смотрел на Петра.
— А что ж я, по-вашему, должен был идти к вам сразу?
Глаза Зимина стали злыми.
— И это говорит коммунист! — грубо сказал он. — Колхозница беспартийная за сто километров приехала сюда… От нее я обо всем этом узнал… Стыд!
Петр неуверенно поднял на секретаря глаза:
— Я вот вижу Груздева, но и вы, его, очевидно, знаете. И думаю, что лучше меня. Так у кого же больше возможностей порядок навести, у вас или у меня? Я же человек тут новый…
Зимин вздрогнул, зло сощурил глаза, вспомнив разговор с директором и Сиверцевым. «Уломали, черти», — невольно выругал себя за податливость и тут же круто сменил ход мыслей. Осторожно прижав нижнюю губу зубами, с интересом рассматривал молодого инженера. Крупное, лобастое лицо, густые, до самого переносья брови, угрюмоватый, исподлобья взгляд понравились ему. «Добрый будет мужчина со временем, — подумалось невольно. — А сейчас еше горяченек и явно не стоек. И румян еще по-детски почти. Ничего, в цехе подрастет, посуровеет».
Спросил внезапно:
— А что без Груздева цех лучше заработает?
Вопрос застал Петра врасплох. Он замялся, подыскивая ответ, и не смог ничего достойного сказать.
Зимин развеселился. Поерзал в кресле, заулыбался хитро.
— Что ты молчишь?
Петр неопределенно пожал плечами.
— Зачем же так ставить вопрос? Не обязательно отстранять его от работы, можно и другие меры воздействия применить.
— Да, — склонился над столом Зимин, близя свое лицо к Орлику, — а какие другие?
— Ну, вызвать его к директору, к вам, наконец. Пропесочить, как здесь выражаются.
— И Груздев сразу сделается пай-мальчиком?
Петр занервничал. Он уловил в тоне секретаря улыбку взрослого над мальчиком.
— Что ж, если как следует пропесочить, очевидно, будет, — решительно отрубил он.
Не отводя улыбающихся глаз, Зимин спросил снова:
— А почему вы эту операцию с Груздевым возлагаете на директора или на меня?
— Как почему? У вас же определенные полномочия…
— Вот как. А о своих полномочиях, как коммуниста, вы не помните? А полномочия цеховой партийной организации, ее собрания, вы не считаете достаточно большими? А полномочия цехового профсоюзного собрания вам не кажутся тоже серьезными полномочиями?
Петр насторожился, но увидев, что Зимин все также оживленно и хитро улыбается, успокоился и улыбнулся растерянно и вяло.
А секретарь продолжал:
— Вот если бы все эти полномочия использовались ранее, Груздев был бы совсем другим. И не пришлось бы вам делать мне таких предложений, которые я, кстати, приму к сведению.
Последние фразы Зимина звучали строго и веско.
В кабинете секретаря Петр сидел долго. Зимин со всеми подробностями хотел знать, как было дело с зерном и как его дела обстоят в цехе. Такого обстоятельного разговора у него еще не было. А жаль. С молодым, способным инженером ему бы надо было хоть раз поговорить. Вызвать вот так, как сегодня… с глазу на глаз. Спросить: как настроение, может, помощь нужна… Молодой же, растущий товарищ…
У дверей кабинета они простились. Один в расцвете сил, широкий в плечах, чуть неуклюжий, немного застенчивый; второй — уже начинающий стареть, худощавый, но тоже плотно сбитый, ловкий и подвижной, с умными, проницательными глазами.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Жарко вспыхивает нагретая до восковой прозрачности сталь, несущаяся по рольгангу. Вытягивая худую темную шею, Ермохин, забыв про грохот станов, прошептал:
— Труба-дело, Кузьмич! Поджимал нас Яковлич полегоньку — мы молчали. А сейчас осатанел. Знать ничего не хочет. Кто, кричит, начальник в цехе, я или Орлик? Захарыч молчит, но я знаю его — взорвется. Таких дров наломает — заохаешь.
— Да в чем дело-то? — с укором оборвал Ермохина Петр. — Говори толком.
— Я про то, что три дня целиком Захарыч с Володькой вкалывают на коллективный сад. Яковлич их заказами заваливает…
— А что ж вы-то!.. Молчали-то чего?.. От меня скрывали?.. — надвинулся на него Петр. — А ну пойдем…
Они быстро пересекли становую площадку. Петр шагал через рольганги, через штуки неостывшего проката.
Побледневший, взъерошенный, он влетел в вальцетокарное отделение, опередив Ермохина на добрую сотню метров. Молча подскочил к верстаку.
— Что пилишь? — спросил зло, сверля помутневшими глазами зажатую в тисках трубу.
Захарыч, опуская руку с напильником, удивленно воззрился на него.