– Ай-ай-ай, не думаю, чтобы его покойной жене пришелся по душе весь этот вздор. А как, по-твоему, чем Брандур сейчас хвастается?
– О, небось все больше хлопотами на конном базаре, да еще церковным пением. Я, конечно, не отрицаю, Брандур всегда был музыкален, часто даже пел чертовски громко, только силы свои рассчитывать не умел, иной раз, бывало, в самых громких местах так и кажется: вот-вот лопнет от натуги. Впрочем, боюсь, кроме всевозможных поворотов в своей биографии, он может похвастаться еще и нехваткой сена, дров и, если уж на то пошло, чуть ли не всего на свете. Но при этом ему как-то удается выходить из любого положения с лавровым венком победителя.
– Уж не побывал ли ты, случаем, на Ручье? – спросила Рагнхильдур.
– Да нет, какое мне до тамошних дело? – ответил Гвюдмундур.
– Ну, тогда о другом спрошу. Говорят, Имба с Горы окончила акушерскую школу и вернулась домой. Так что теперь ко мне, должно быть, меньше, станут ходить. Новая метла лучше метет.
– Да, то-то и оно, – сказал Гвюдмундур. – А ведь ты, дорогая, высчитала, что пасторша собирается родить к середине следующего месяца. Что ж, она вместо того, чтобы к тебе прийти, отправится на Гору к Имбе?
– Не думаю, чтобы на этот раз пасторша изменила своим привычкам. Но я не удивлюсь, если в дальнейшем получится именно так, – сказала Рагнхильдур.
– Да, если дальше так пойдет, то и это не исключено, – согласился Гвюдмундур. – А ведь ты, милая, я часто замечал, прямо предчувствуешь, какой парень какую девку полюбит, где бы они ни жили, заранее знаешь, что из этого выйдет, и, кроме того, умеешь точно угадать, когда приспеет пора собирать урожай. А коли и ошибешься разве что на самую малость.
– Займись-ка делом, – сказала Рагнхильдур, повернулась и ушла на кухню.
Они жили у Мыса и слыли несколько придирчивыми, но в целом порядочными и услужливыми людьми. Если на соседних хуторах случалось несчастье или просто не хватало чего-нибудь, то за помощью неизменно обращались к ним. Порой даже издалека приезжали. Позарез нужно испечь пирог, глядь, а в доме ни изюма, ни кардамона – посылают на Мыс. В пору сенокоса нужно грабли чинить, а материала на зубья не хватает – опять туда же. Словом, случись какая нужда – удобрения вышли, или там комбикорм, или спички, или веревка, – шли на Мыс и с пустыми руками не возвращались.
Так было и в тот вечер, когда так называемый «военный автомобиль с передними ведущими» ворвался во двор хутора у Мыса. Машина пришла с Лавового Поля, ближайшего хутора по соседству с Перевалом, хозяин Перевала и послал ее сюда: у него кончились чернила, и жизнеописание село на мель. И хотя Гвюдмундуру, сельскому старосте, такое поведение во время страды было противно, он все же накапал в пузырек жизненной влаги, ведь истинно порядочный человек никому ни в чем отказать не может.
Чернила были доставлены на Перевал, и жизнеописание пошло своим чередом: «Помню, Свейдн с Холма – он вместе со мной состоял в правлении потребительского кооператива, и толку от него, между прочим, не было никакого – купил весной, точнее, шестнадцатого июня восемнадцать фунтов кускового сахару, пять фунтов кофе, четыре катушки черных ниток, полтора фунта чернослива, два ламповых стекла и ни много ни мало сто фунтов ржаной муки. Товары, как я уже говорил, были ему выданы, хотя еще с прошлого года он задолжал семьдесят девять крон двадцать три эйрира. Так вот, за эти товары Свейдн обещал отдать к следующей осенней ярмарке минимум восемнадцать ягнят. Но двадцать девятого сентября тысяча девятисотого года, в шесть часов вечера, скажу напрямик, этот голубчик заявился с пятнадцатью ягнятами вместо обещанных восемнадцати. И ведь в тот самый день он купил семь с половиной аршин белого полотна, десять фунтов сахару, два с половиной фунта кофе и к этому еще добавил ламповое стекло. А что делать? Торговать-то надо. А Свейдн еще до окончания срока своих полномочий отправился на тот свет, и к списку его долгов прибавились доски на гроб и три литра водки».
Так понемногу жизнеописания удлинялись и разными путями продвигались вперед. Рассказ о Речном Береге в эти дни боролся с северо-западным ураганом, бушевавшим пока на плоскогорье Овечьих Языков, но гигантскими шагами приближавшимся к благословенным хуторам. История Устья в последнее время запуталась во множестве трудностей, испытывала сложности и любой ценой стремилась обойти истину, но так, чтобы это было не слишком заметно. Как раз сейчас повествование вырвалось из трясины и дело гало уже к концу. Словом, все выглядело именно так, как и предполагала Рагнхильдур: имя немецкой подружки не упоминалось…