По убытии на курсы мое место писаря секретной части по наследству занял мой друг Володя. По сравнению со мной он отличался большей самоуверенностью с налетом некоторой наглости в характере. Полковник Трифонов относился к нему так же, как и ко мне.
— Володичка, что же мы с тобой тут делать будем?
Еще при мне в армии шла поголовная переаттестация офицерского состава. Завершилась она уже при Володе. Трифонов заметил нестыковку в автобиографии зам. начальника штаба майора Мазина и натравил на него Володьку. А этот на чистом глазу, с видом тупого буквоеда — к Мазину:
— Товарищ майор, как же так у вас получается: «Я, Мазин Михаил Александрович, мой отец Мазин Абрам Моисеевич»?
Мазин взвизгнул:
— Я знаю, что я пишу!
Однажды Трифонов упрекнул Володю в том, что Володичка не поправил какую-то нелепицу в писанине зам. командира отряда по политчасти подполковника Шелина. Володя ответил, что не может править писания гения (словесный оборот мой, теперешний). Трифонов засмеялся.
Подполковник Шелин (при нашем поступлении в отряд еще майор) — особая статья. Из красноармейцев, с образованием не выше церковно-приходской школы, он дослужился до зам. командира по политчасти отдельной войсковой единицы. Каждый месяц он сочинял «Политическое донесение». По моему наблюдению, над этим самым «Донесением» он и корпел большую часть рабочего времени. «Донесение», собственноручно написанное им корявым старательным почерком, под грифом «Сов. секретно» высылалось в политотдел. Мне всегда приходилось паковать «Донесение» для отсылки, но я почему-то никогда не интересовался его содержанием. А было бы интересно. Шелин благоговел при имени Сталина. На политзанятиях его любимый вопрос: «Какие должности занимает товарищ Иосиф Виссарионович Сталин?» Малограмотные солдаты, призванные в 1947-1948 гг. из пострадавших от оккупации западных областей, перенесшие послевоенную разруху, не могли запомнить и этого. Генеральный секретарь, председатель Совета министров, министр обороны — да я и сам сейчас всего не помню.
С Шелиным у нас с Володькой сложились напряженные отношения. «Виноват» был Володя, он же, в основном, и пострадал от гонений Шелина. В то время в воинские части стало поступать изрядное количество русской классической литературы. Печаталась она в типографиях Лейпцига в счет репараций, выплачиваемых Германией. Мы с Володей часто заходили в библиотеку отряда, куда эта литература поступала. Володя обратил внимание на отдельные стопки книг.
— А это куда?
Библиотекарь Саша Попов ответил:
— Подполковнику Шелину.
Мы выразили свое возмущение, о чем наш друг Попов донес Шелину. Не имея оснований прицепиться к Володе по какому-либо серьезному поводу, Шелин придумал сочинить письмо отцу Володи, что его сын недостойно несет воинскую службу (конкретных претензий не знаю, да их и быть не могло). Шелин почуял своей злобной соглядатайской душой: Володя высоко чтил честь и авторитет своего отца, и этот удар будет для него особенно болезненным. Я в свою очередь тоже написал Володиному отцу опровержение, но, боюсь, оно было перехвачено, хотя я и опускал его в городской почтовый ящик. Володя негодовал, чуть не плакал от того, что начинают терзать его отца. Володьку донимали разными придирками. «А! У него еще и часы!» Часы дешевые, штамповка, изготавливались на вывезенном из Германии оборудовании. Они и теперь, усовершенствованные, выпускаются под маркой «Салют». Мы купили их с Володей вместе за 100 руб. при нашем сержантском жаловании по 200 или 250 руб. Володька тут же в гневе разбил перед ними эти часы об пол. Получи, фашист, гранату! Трифонов нас уговаривал: «Зря вы с ним связываетесь». Потом как-то все обошлось и поутихло.