А у меня так:
я был трезв, когда мне сказали, что повесть тебе понравилась, — я пошел и напился.
Дай бог тебе здоровья, друже! С Новым годом!
Чего же не заехал? Обещал ведь.
Шукшин».
И еще одно письмецо, ранее приведенных написанное, в конверт почему-то так и не вложенное, до почтового ящика не донесенное. Оно нашлось в бумагах Василия Макаровича, после его смерти. Его мне передала Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина.
«Глебушка!
Ты вот там в Варшавах и т. д., а сам очень русский. Тоска твоя русская. Ну, пей, пой, декламируй — а все русский. Люблю твои письма — длинноногие, нескладные, умные. Все заботятся о земле Русской, кроме ее истинных сынов!
Пожалуйста, пиши мне.
А у меня родилась дочка Мария. А я рад, как дурак. Глебушка, пьян. Люблю твою честную прозу».
Когда я стал работать в журнале «Аврора», мне захотелось, в первую очередь, видеть в числе авторов журнала Василия Шукшина. Я обратился к нему с письмом: «Вася, есть рассказы?»
С ответом, как всегда, Шукшин не замедлил:
«Глебушка!
Хотел, хихикнув, поздравить тебя с назначением, но ты вовремя помянул наши годы: правда, черт возьми, годы грустные. (Шукшину тогда было 42 года. — Г. Г.)
Рассказы-то? Они есть, но ты мне объясни сперва: а преследует журнал какую-то свою тему (ну, «невскую», что ли)? Или — не обязательно? Я его (журнал) как-то не очень хорошо знаю. Если он все же ленинградский преимущественно, то будет сложно помочь.
Напиши.
Адрес у меня другой:
129 085, Москва, ул. Бочкова, д. 5, кв. 121.
С Новым годом и тебя! И пожелания такие же — всего доброго!
В. Шукшин».
Я обращался ко многим авторам, более или менее знаменитым, — все они, как правило, оказывались связанными договорами, запроданными на много лет вперед. Ни у кого рассказов не находилось. У Васи нашлись рассказы. Вскоре он прислал мне «Осенью» — рассказ, проникнутый грустью и одновременно непреклонностью духа. Жестокий рассказ — и по-шукшински сострадательный, мягкий; короткий рассказ — и емкий, как притча о зле и добре, о жизни и смерти, о правде и неправде, об измене и возмездии.
Рассказ «Осенью» был напечатан в «Авроре», вслед за ним Шукшин прислал «Кляузу» — сам он отнес это произведение к жанру «документального» рассказа. В «документе» Василий Шукшин свидетельствует против одного конкретного человека, получившего в свои руки крохотную долю власти — право дежурной у дверей «пущать» или «не пущать», и творящего этой своей «властью» зло, и не ведающего о том, что творит... «Кляуза» — не только документ обвинения, но еще и крик души, взывающей к совести: «Как мы живем? Что с нами происходит?»
И еще один маленький праздник, ну, если не в журнале, то у меня в душе: конверт с шукшинским почерком...
«Глебушка! Вот — подсылаю еще один р-з «Рыжий», он тоже такого же плана — документально-биографический, в паре они смотрятся лучше. (В паре с «Кляузой». — Г Г.) Тут, видно, напрашивается некое общее название для обоих... Дай подумаю. Вот как, Глеб: я когда-нибудь намерен собрать книгу с таким названием: «Внезапные рассказы». Цикл р-зов с таким общим названием я уже публиковал в журн. «Сибирск. огни» (№ 11 за 1973 г.) — ничего, неплохо, по крайней мере, понятно. Предлагаю так же:
«Внезапные рассказы»
1. «Рыжий».
2. «Кляуза». (Но уже без подзаголовка, что «Опыт...» ).
Что касается Васи Белова, то... Я, правда, его не видел (я лежу опять в больнице, в другой уже, за городом), но просил жену рассказать ему, в чем дело (он приезжал на пару дней), он сказал, что «это ему (мне, в смысле) виднее, — на его совести». (Речь идет о рассказе «Кляуза», в котором упоминается В. Белов. — Г. Г.) Моя совесть чиста — там все правда. Да и мы ли выдумали порядок, в котором, соблюдая его, выглядишь идиотом? Чего тут стыдиться-то? Ничего, Глеб! Если один лакей может уделать с ходу 3-х русских писателей — разве это так уж плохо? В этом есть смысл.
Прошу тебя, откликнись, как получишь это! В любом случае.
Обнимаю. В. Шукшин».
«Рыжий» не догнал «Кляузу»: рассказы Шукшина с ходу шли в производство. «Рыжий» — внешне, как говорится, «скромный», но со взрывчатой внутренней силой шукшинский рассказ. Что значил Шукшин для журнала, об этом можно судить по читательским письмам. Приведу одно такое письмо: «Что за прелесть этот рассказ В. Шукшина «Рыжий». Впрочем, не рассказ, а именно беседа, как определяет сам автор свой жанр. И поэзию рождает не созерцание, а движение жизни. Наслаждение читать — почти физически ощущаешь емкость образов, энергию стиля. Язык искусства В. Шукшина лаконичен и тем выразителен. У него особый жанр и стиль. Его рассказы хочется читать не про себя, а вслух и, даже разыгрывать. Благодарим и ждем новых...»