- А сейчас я хочу любить тебя, моя сестричка, моя Любочка, моя любовь!
Я перевернул ее на живот и сел сверху. Долго гулял я по всему ее телу, гладил спину, массировал грудь, целовал ее полные ягодицы и она, наконец распаленная, повернувшись на спину, раскрылась моим ласкам. Я легко вошел в нее, и вновь мы растворились друг в друге. Ее лоно обнимало мое естество, и это сладкое трение отдавалось даже в затылке. Ее голова была запрокинута, глаза закрыты. Она покусывала губы и дышала все тяжелей. Ее ноги резко сжали мои бедра и вновь отпустили, пока я выстреливал в нее свой заряд.
За окном светало.
Мы провели еще несколько дней вместе. Мне уже казалось, что продолжается наше болгарское лето, что и не было этих долгих месяцев разлуки. Но Люба и не думала отступать от своего плана моего обращения в новую веру. Очень скоро она твердо отстранила меня, сказав:
- Не ради утех только мы любим друг друга. Нельзя этого делать всуе, а только для служения. Когда это необходимо. Не обижайся. Я тоже страдаю иногда без твоих ласк, но терплю. И ты терпи. Лучше я тебе открою, что знаю сама: ты теперь посвящен и многое тебе дано узнать.
И она постепенно мне начала открывать все больше о ней, об обрядах и таинствах веры Истинной.
О том, что Небесный царь существует в двух ипостасях: как Небесный и как земной, Бог Живой, среди обычных людей. Его мать и жена Дева Инанна царит на небе, но и на земле вселяется в женщину, наделяя ее божественной силой. Если же обычная женщина зачнет от Бога Живого, то дитя будет великим героем на земле. То же и от Инанны: если она зачнет от обычного мужчины, то родится великий человек среди людей. Она же всегда остается при этом девственной и непорочной.
Мы возносим молитвы, - наставляла меня Люба, - чтобы божественное око увидело нас. Только великая вера и любовь даруют надежду на единение с божественной силой. В великой милости своей боги могут даровать нам спасение души через любовь. Только посвященным в веру и таинства ее может выпасть высшее счастье через плотское общение с людьми-богами, с земным воплощением – царя и царицы небесных познать высшую истину бытия. Только оно может принести нам смертным надежду на продолжение рода в великих детях, зачатых в мистическом таинстве соития.
И нужно молиться и задабривать небесную чету и ждать знака, знака судьбы. Путь к высшему блаженству единения с Царем небесным, повелителем всего сущего лежит через заступничество царицы. Только в ее власти допустить нас до высшей ступени знания Великой истины, знание меры всех вещей. Царица Инанна и есть истинная мать Бога, а не Богородица, как говорит старое учение. Ее же род – от луны, Селены, не от человека.
Люба с жаром отметала все мои сомнения, когда я говорил, что это уже совсем не христианская вера. Она принесла книгу Бытия и показала мне место, где сказано, что сыны божии брали себе в жены дочерей человеческих и от этого рождались силачи и герои.
- Не в словах вера, а в правде, - горячо твердила она на все мои возражения. – Ты сам увидишь свет истины. Это будет скоро. В полнолуние.
- Почему в полнолуние?
- В это время нужно служить Ей. И ты увидишь. Я научу тебя, как меня учила Варвара, моя благодетельница.
- Чему научила?
- Принести свой поклон великой Деве. В монастыре нам нельзя было это делать, тайно это было невозможно, но Варвара мне подробно рассказала, как это делается. Много часов она беседовала и наставляла меня, велела многое учить наизусть, как и она это делала когда-то.
- А от кого же она это узнала?
- От пророчицы одной, что была и их городе. А имени ее не открыла. Сказала, что книг никаких не существует, что вера истинная в книгах не нуждается – она в сердцах пишется и в душах хранится.
- А кто же такая сама Варвара? Ты не говоришь о ней.
- Не говорю, зато помню ее. Образ ее каждый день вижу. Она стоит, как великая Кормщица, на ветру. Волосы ее длинные развиваются, и она смотрит на меня, все смотрит и ни слова не говорит.
- Где она сейчас? В монастыре осталась?
- Где она, не знаю. Нас разлучили месяц ранее до моего отъезда. Так вышло. Монашки доносили матушке настоятельнице, что мы слишком много вместе времени проводим, да и не молитвенные дела обсуждаем и не пересудами занимаемся, а что-то такое делаем – не понятное им. Они что-то начали подозревать. Мне настоятельница дала такое послушание, чтобы я с ней не могла подолгу находиться. Потом Варвару удалили в дальний скит, а там уж – не знаю.
Перед отъездом мы все же улучили минутку быть вместе, проститься без соглядатаев. И тогда она меня благословила на служение. Сама же сказала, что чувствует близкий свой конец от болезни. Это в голове – она объяснила. – Это червь, который разрастается и убьет меня. Но я не боюсь. Душа моя спасена, и я знаю, ты продолжишь мой путь, когда меня не будет.
С тем и расстались.
Я все жду какого-либо знака, чтобы явлено было: жива ли она? Либо если нет, так дух ее должен пребыть с нами. Я чаю, может на действе, которое скоро свершится будет мне такой знак.
Приближалось полнолуние. Вечером, когда за окном царил полумрак, мы садились друг против друга за круглым столом. Люба читала мне по памяти заклинания-славословия и заставляла повторять и учить наизусть. Слова казались мне путаными, но потом, от многократных повторений, я привык к их странному звучанию. Мне казалось невозможным дать понять сестре, что новой верой я не проникаюсь так глубоко и безоглядно, как ей бы хотелось. Я смертельно боялся дать ей хоть какой-то намек на те сомнения, которые испытывал сам. Я был почти уверен, что это будет страшный удар для нее, которого, возможно, не выдержит ее уже порядком расшатанная психика. Она жила этим. Вечер за вечером мы вместе погружались в этот мир, полный образов, идущих из глубины, странных и завораживающих воображение.
Мне стала сниться Инанна, одетая в мерцающее облако, несущаяся на распростертых крыльях. Она влетала в анфиладу гигантских ворот, которые смыкались за ней каменными кольцами, и погружалась в глубокое необъятное подземелье в поисках своего сына. То вдруг она мне чудилась обнаженная и сверкающая серебром, с синими волосам, ниспадающими до колен. Она сидела на серебряном диске и плакала по своему сыну, а слезы ее расплавляли серебро, которое растекалось повсюду бесконечной лентой сверкающей реки. То она вплывала в мой сон розовым облаком, которое обволакивало и убаюкивало меня. Облако превращалось в прекрасную кобылицу. Я сбрасывал одежду и легко вскакивал ей на спину, без всяких стремян или седла. Медленно она спускалась к берегу и входила в подернутую дымкой испарений воду таинственного сокрытого от людей озера. В отражении спокойной недвижной поверхности я видел, что это Люба несет меня, а не лошадь.
К обрядам мы готовились вместе. Люба попросила меня купить вещи, какие обычно и покупают на новогодние торжества: серебряные нити для елки, блестки, тонкие свечи в серебряной упаковке и другие мелочи. На мои вопросы, зачем это понадобилось, она молчала, но сказала, что сам все скоро увижу.
- Ты помнишь, что я велела делать перед инициацией? – Три дня воздержания, поста и молитв,- напомнила она, то же и сейчас надо. – Только молитвы уже те, что выучил недавно.
В этот вечер я шел к ней с трепетом и предвкушением чего-то что сам в деталях не знал, но мне угадывалось смутными предчувствиями.
Она открыла мне дверь в странном наряде. В отблесках многочисленных свечей я видел, что он был сделан из полосок черной материи, прошитой серебряной нитью, похожей на парчу. Полосок было множество, но никаких намеков на рукава или платье не было – они свисали с шеи и с талии, длинные-длинные куски ткани, и закрывали все тело.