Выбрать главу

Николай Яковлев

ЖУКОВ

*

Автор и редакция приносят благодарность близким Г. К. Жукова, Центральному музею Вооруженных Сил СССР и работникам Министерства обороны СССР за предоставленную возможность ознакомиться с соответствующими документами и добрые советы.

© Яковлев Я. Н 1992 г.

ОТ АВТОРА

В конце минувшего столетия в деревне Стрелковке Калужской губернии стоял осевший на угол дом в два окна с одной комнатенкой. От ветхости стены и крыша поросли мхом:. Оно и понятно, дом был поставлен где-то в начале XIX века. В кем в николаевское время, в царствование Николая I, жила бездетная вдова Аннушка Жукова.

Сердобольная бездетная женщина, она взяла из приюта двухлетнего мальчика, брошенного там трехмесячным младенцем с запиской: «Сына моего зовите Константином». Подкидыш! Это был отец будущего Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, родившегося 19 ноября по старому, 2 декабря по новому стилю 1896 года.

Как все-таки в нашу эпоху сжалось время. От исторических событий нас, в сущности, отделяет немного, мы чуть ди не их современники. Отец Г. К. Жукова родился в расцвет царствования Николая I, его сын скончался в эпоху Л. И. Брежнева. И все потому, что Егор был поздним ребёнком и прожил, как и отец, почти все библейские восемьдесят. Аннушка Жукова, а в ее деревне было множество Жуковых, взяла ребенка в начале сороковых годов XIX века. Ему еще не исполнилось и восьми лет, как добрая приемная мать умерла.

Мальчик пошел в обучение к сапожнику и тем приобрел средства к существованию на всю жизнь. Он женился на матери Егора поздно — в 50 лет, ей было 35. Для обоих второй брак, в первом оба рано овдовели. Так что Егор появился на свет, когда отцу было хорошо за пятьдесят, а матери под сорок.

Деревня Стрелковка… Надо думать, название восходит к тем далеким временам, когда в ней жили стрельцы, стоявшие на страже русских рубежей. Едва ли жившие тогда в Стрелковке помнили об этом: сменилось слишком много поколений. В детстве Жукова деревня если и выделялась из тысяч русских деревень, то в худшую сторону. Бедность, земля — сплошной песок — рожала плохо. Мужчины — по большей части на отхожем промысле, в поле — женщины и дети.

Отца Жуков видел мало, он сапожничал в городах. Мать билась на тяжелой работе. Заработки… «Я думаю, — напишет на склоне лет Г. К. Жуков, — нищие собирали больше». Еще он напишет: «Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей. Такая взаимопомощь в деревнях была не исключением, а скорее традицией дружбы и солидарности русских людей, живших в тяжелой нужде». Взращенной веками солидарности, проявлявшейся и на ратном поле, и тогда, когда нужно было выжить в неурожайные годы. На этом стоит жизнь человека. Просто и понятно, доступно разумению мальчика.

Когда пришел вечер жизни, Жуков часто возвращался к детству. Он отчетливо помнил, как в церковноприходской школе семи лет попал к «хорошему человеку», первому учителю Сергею Николаевичу Ремизову. Мудрый народный учитель, вводивший своих маленьких питомцев в XX век. Учивший их, как подсказывало сердце, и никогда не повышавший голоса на деревенских ребят. «Отец Сергея Николаевича, — еще припоминал Жуков, — тихий и добрый старичок, был священником и преподавал в нашей школе закон божий». Как подобает пастырю, он не уставал говорить о прекрасном мире божьем.

А тогда вокруг Стрелковки росли липовые рощи и березовые перелески. Разнотравье, земляника и полевая клубника, грибы. На мягком лугу, что недалеко за околицей, молодежь водила хороводы. В погожую погоду, а в ненастье собирались в крестьянских избах. Даже в восьмидесятые глубокие старухи в окрестных деревнях вспоминали огневого парня с трехрядкой. Жоржиком звали его. Анна Васильевна Синельщикова показывала заезжему корреспонденту книгу с дарственной надписью: «А. В. Синельщиковой — другу моего детства на добрую память». Сморщенная старушка — это та незабвенная для Г. К. Жукова певунья и плясунья на деревенском празднике цветов, где в центре внимания был он, ладный мастеровой, приехавший из Москвы.

Всякое бывало на тех деревенских посиделках. Как-то пригласил Георгий несколько раз подряд Маню Мельникову. А рядом ее обожатель Филя, работавший на почте и имевший право носить оружие. Он с наганом к Егору: смотри, если еще раз станцуешь с Маней! Георгий выхватил у ревнивца наган, забросил в крапиву и снова пошел в танце с Маней. Бывало, и обменивались тумаками, наш герой в долгу никогда не оставался.

В тридцатые годы он прислал лес, дал деньги, отстроил матери новый дом. Сожгли немцы. После войны Жуков поручил поставить пятистенок, две комнаты в три и пять окон, поблизости от места, где стоял домишко его детства. «Велел там устроить избу-читальню, — говорил маршал Жуков. — А вечерами чтобы девчата приходили плясать. Я, когда молодым был, очень любил плясать. Красивые были у нас девушки!»

В начале шестидесятых появление уже тогда архаичного ЗИС-110 наделало переполоха в Стрелковке. На могилу отца приехал Маршал Советского Союза Жуков. Поклонился, встретился с односельчанами. Терзающей сердце тоской пронизан его рассказ об увиденном: «Одни женщины! Бывшие мои приятельницы, с которыми плясал, — старые, одетые страшно бедно.

— Что же, — говорю, — так плохо живете, как нищие?

— Мы и есть нищие. После войны все еще не обстроились — не избы, а чуланы. Огороды порезали, коров отняли.

Я им говорю:

— Возьмите мой дом, пользуйтесь.

— Средств нет, чтобы поднять.

Я Ворошилову сказал:

— Ты пошел бы и рассказал Хрущеву, до чего деревня дошла.

А он мне: «Нет, я хочу, чтобы меня похоронили на Красной площади». Выслужил, как известно, заветное отличие».

А тогда, в горькую встречу с подружками юности, махнул маршал рукой, тяжело влез в ЗИС-110 и уехал. Уплыла назад нищая деревня, вокруг распаханные под посевы поля. На месте тех памятных по детству и юности липовых рощ и березовых перелесков, вырубленных под корень в краткосрочную немецкую оккупацию тех мест.

Сомнений не было, из самой что ни есть бедноты происходил маршал. Но все же на склоне лет Жуков нет-нет да и задавался вопросом: кто были его предки? Ответа так и не нашел. Но и не был обескуражен, что не мог проследить свою родословную по линии отца дальше его самого. Георгию Константиновичу было достаточно — отец родился в России, был главой небольшой, сплоченной семьи, воспитавшей по своему разумению трудового, честного человека. А если прибегнуть к обобщению — сыном русского народа.

Кровную связь с народом Г. К. Жуков пронес через всю свою жизнь. Судьбы Родины и семьи для него были неотделимы. В семье, в окружающей его жизни он черпал силы для служения Отчизне, а на священной службе Отчизне выполнял свой долг перед семьей, народом. Защищая Родину, он защищал жизнь родных и близких. Заглянем в одно из немногих писем Георгия Константиновича жене Александре Диевне и дочерям Эре и Элле в Великую Отечественную войну. Считанные строки этого письма лучше, чем библиотека книг, отражают внутренний мир прославленного полководца. Итак:

«Действующая армия.

Дорогая моя! 10.2.44

Шлю тебе свой привет. Крепко-крепко целую тебя одну и особенно вместе с ребятами.

Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное.

Дела наши идут, в общем, хорошо. Все намеченные дела армией выполняются хорошо.

В общем, дела Гитлера идут явно к полному провалу, а наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия.

В общем, фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом, тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими.