«Зачем беспокоить нас?» — спросил Лиминг. «Это дело местной полиции».
«Поскольку они знают нашу репутацию, LNWR спросили нас по имени. Разве это не заставляет вас гордиться?»
«Нет, сэр, меня это раздражает. Нас навязывают».
«Это убийство имеет уникальную особенность».
«Да, из-за этого я пропустил лучший семейный ужин за всю неделю».
«Займите менее эгоистичную позицию», — посоветовал Колбек. «Преступление произошло в первой церкви, когда-либо построенной железнодорожной компанией».
«Если вы меня спросите», — проворчал Лиминг, — «железные дороги сами по себе являются преступлением».
Колбек рассмеялся. «Вот именно поэтому я и не спрашиваю тебя, Виктор. Скажи мне, — продолжал он, — твои дети все еще играют с игрушечным поездом, который я им купил?»
«Это другое, сэр».
«Это так?»
«Да», — неохотно согласился Лиминг. «Они играют только с чем-то».
«Так что у железной дороги все-таки есть полезная цель».
«Они слишком малы, чтобы понять».
«И ты слишком стар, чтобы не понимать его ценности для нас». Он стал серьезным. «В церкви убили человека — и в воскресенье. Разве это не заставляет тебя хотеть выследить убийцу?»
«Так и есть, сэр», — сказал Лиминг, встревоженный. «То, что он сделал, было непростительно».
Когда происходило жестокое убийство, жертве, как правило, сочувствовали все. Но с Клодом Экстоном все было иначе. Все сотрудники дежурной станции Вулвертон знали и ненавидели этого человека. Многие из них, казалось, были рады известию о его смерти. Они просто предоставляли детективам полезные подробности его биографии. Лиминг записывал их в свой блокнот. Экстон был непопулярным членом общества, беспечным мужчиной средних лет, который шатался с одной работы на другую. Его выгнали из одного паба за то, что он устроил драку, и выгнали из другого за попытку приставания к жене хозяина. Другие безобразия можно было возложить на Экстона.
«Другими словами, — сказал Лиминг, — он был настоящим негодяем».
«Это еще мягко сказано», — пробормотал начальник станции.
«Он ходил в церковь?» — спросил Колбек.
«Нет, инспектор. Он всегда хвастался, что единственный раз, когда его пропускали через порог церкви, были его похороны. Кажется, он был прав».
Коллективный портрет покойного был нелестным, но он дал им отправную точку. Колбек и Лиминг быстро пошли в церковь. Все слышали эту новость. Люди стояли у своих домов, обсуждая убийство с соседями. На углу улицы шел шумный спор. Возле самой церкви собралась небольшая толпа, а полицейский в форме блокировал вход в здание. Увидев их приближение, викарий догадался, что это, должно быть, детективы, и поспешил представиться. В сложившихся обстоятельствах преподобный Джон Оделл был на удивление спокоен. Это был невысокий, полный мужчина лет пятидесяти, чьи обычно приятные черты лица были искажены беспокойством.
«Это ужасное преступление», — сказал он. «Церковь должна быть убежищем от зла мира. Я благодарен Богу, что я приехал сюда достаточно рано, чтобы никто из моих прихожан не увидел это отвратительное зрелище».
«Вы первым обнаружили тело?» — спросил Колбек.
«Нет, инспектор. Эта ужасная задача выпала на долю надзирателя Саймона Гилларда. Когда я прибыл сюда с ризничим, мы обнаружили беднягу, лежащего ничком в проходе. Он потерял сознание и повредил голову, ударившись об пол».
«Нам нужно поговорить с ним».
«Тогда вам придется пойти к нему домой. Как только он пришел в себя, я отвез его прямо домой. Затем я вызвал полицию».
«Тело все еще находится в церкви?» — задался вопросом Лиминг.
«Да, это так», — ответил Оделл. «Я хочу, чтобы его переместили как можно скорее, конечно, но я подумал, что вы, возможно, предпочтете увидеть его именно таким, каким он был найден. Клод Экстон не был прихожанином церкви, но он, тем не менее, заслуживает траура. Поскольку мы не могли воспользоваться церковью, я провел здесь очень короткую импровизированную службу, и мы помолились о спасении его души. Затем я призвал прихожан разойтись по домам, но, как видите, эта новость привлекла людей с более отвратительным нравом».
«Люди-стервятники», — пробормотал Лиминг. «Мы всегда их получаем».