Пока они ужинали, у него уже созрело решение. Оставалось лишь уповать на здравый смысл Алахи. Должна же она понять, что идти пешком и дальше она уже не может!
Алаха согласилась на предложение Салиха удивительно легко. Он привязал ее к спине, как это делают степные женщины со своими детьми, и понес дальше. Идти под двойной ношей оказалось не так просто, как представлялось ему вчера. Но он не жаловался. Наоборот, пытался отыскать в сложившейся ситуации хорошие стороны. Одну нашел сразу: Алаха обнимала его теперь за шею. Правда, она делала это лишь для того, чтобы не упасть, но все-таки… все-таки она к нему прикасалась! Одно это уже можно было счесть блаженством.
Было и второе: теперь его не мучил холод. Наоборот, пот градом катился по его лицу, под рубахой было горячо, как будто он оказался в парной бане.
И все-таки ему было тяжело. Салих проклинал деревенского дурня, который так беспечно махнул рукой в сторону гор: мол, храм где-то там, по дороге спросите, вам подскажут – где именно. У кого, хотелось бы теперь знать, им спрашивать дорогу? Кто это им подскажет, где искать этот клятый храм Праматери Слез – да будет она благословенна за вечную материнскую печаль по заблудшим своим детям!
Алаха тяжело навалилась на него – заснула. Одолевая крутой склон, Салих понял, что больше идти не может – сейчас упадет. Он и упал бы, если бы не заметил далеко впереди огонек.
Сначала он не поверил собственным глазам. Откуда здесь, в безлюдных мрачных горах, огонек? Может быть, какой-нибудь коварный дух его морочит? Или это горят глаза животных?
Салих мотнул головой. Совсем он ума лишился от усталости и с досады! Какой еще коварный дух, какие глаза животных? Это ОГОНЕК! И зажгла его рука человека! Другие мысли следует отогнать прочь, точно незваных гостей!
Он собрал последние силы и пошел навстречу этому проблеску надежды.
Удивительное дело! Как ни уговаривал себя Салих, как ни убеждал себя в том, что на удачу повстречал человеческое жилище, но когда впереди и впрямь вырос добротный бревенчатый дом, он остановился и несколько раз плюнул и себе под ноги, и через плечо, и еще погрозил дому пальцами, выставив их "рогами улитки". Нет, дом никуда не исчезал. Как высился впереди – так и продолжал выситься. Прочный. Настоящий.
– Госпожа, – тихо позвал Салих. Протянув руку за спину, он потряс спящую Алаху. – Проснись, госпожа! Я нашел чье-то жилище.
– Я не спала, – высокомерно проговорила Алаха. – Тебе что-то почудилось. – Однако голос ее, несмотря на все старания, звучал все-таки сонно, и Салих улыбнулся простодушной хитрости девочки. – Ты хорошо поступил, что подошел к этому дому. Помоги мне спуститься.
Он осторожно снял ее со спины и поставил на ноги. Алаха выдала себя – потянулась и зевнула от души.
Дом вызывал доверие. В маленьком подслеповатом окошке грел веселый желтый огонь – там явно жарко пылал натопленный очаг.
При мысли о домашнем тепле у Салиха даже слезы проступили на глазах. Мимолетом вспомнился ему дом в Мельсине, который, мнилось, будет его собственным. Пролетело счастье мимо вольной птахой, только перо на память в руках и оставило… Дом он купил своей матери и сводному брату, а брату, в довершение благодеяний, еще и красавицу-невесту добыл. Себе же – только беду да несчастную любовь, да бродяжью долю.
Помедлив немного, Салих все же постучал в дверь.
Низенькая, прочно сработанная из толстых беревен дверь, тотчас же распахнулась, как будто за дверью стояли и только и ждали: когда же постучат? Салиха с Алахой схватили чьи-то загребущие лапы и едва ли не силком затащили в дом, ворча попутно в том смысле, что "ежели тут всякие на пороге топтаться вздумают по полдня, то никаких дров не напасешься… и вечно, значит, норовят разные-всякие дом выстудить, а ты, значит, топи да топи…"