Выбрать главу

Не дожидаясь позволения, он наклонился и стянул с себя сапоги. Фатагар поморщился, но возражать не стал. Оставшись босым, халисунец свистнул сквозь зубы и вошедшему слуге приказал принести вина и кубков – "знаешь, тех, серебряных – побольше". Слуга глянул на Фатагара и, получив от хозяина утвердительный кивок, повиновался.

– У вас отменное винишко, – заметил Сабарат развязно. Теперь он расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы осмотреть то одну безделушку, то другую.

Фатагар наблюдал за ним холодными, внимательными глазами.

– Так как наши с вами дела, дорогой друг? – осведомился торговец шелком. Голос его звучал почти елейно.

– Намечается один… э-э… караван, – откровенно передразнивая Фатагара, ответил халисунец. – Но о цене надлежит сговориться заранее.

– О чем речь! Разумеется!

– Живой товар воздорожал, – предупреждая возражения компаньона, заявил халисунец.

– Милейший Сабарат! – выразительно проговорил Фатагар, откидываясь на спинку кресла. – Сколько я себя помню, живой товар только и делает, что дорожает да дорожает… Образно выражаясь, больше он ничем и не занимается. Однако торговля никогда не прекращалась, невзирая ни на какое воздорожание. Мой многолетний опыт показывает, что о цене всегда можно договориться. Итак?

– Пятьдесят золотых за голову, – быстро сказал Сабарат. И замер, готовясь встретить ответный удар.

– Вы с ума сошли, – лениво протянул Фатагар.

Сабарат молчал. Но на опытного торговца это не производило никакого впечатления. Он принялся полировать свои розовые блестящие ногти. Спустя некоторое время небрежно осведомился:

– А кровь пускать пытались?

– Что? – растерялся Сабарат.

Фатагар поднял на него сонный взор.

– Говорят, кровопускание недурно помогает против помутнения рассудка…

Сабарат залился краской и набычился, готовясь броситься на обидчика. Но почти сразу взял себя в руки и рассмеялся.

– Я не шучу! – сказал он.

– Да уж, – согласился Фатагар, – какие тут шутки… По пятьдесят за голову… Давайте по тридцать.

– Сорок, – быстро произнес Сабарат.

– Тридцать.

– Да вы хоть послушайте, какой товар.

– Товар как товар.

– Ошибаетесь, дражайший Фатагар. Крепко ошибаетесь. Такого вы еще не видели.

– Милый мой, – возразил Фатагар, – какого только товара я не видел… Взять вашу последнюю.

Сабарат снова уселся в кресло и налил себе еще вина.

– Кстати, как она? И в самом деле оказалась невинной, как утверждал этот пройдоха, ее родственник?

– Вообразите себе – да! – Фатагар помрачнел. – Какая была с виду! Свеженькая и глупенькая, как молодой персик. И вот, представьте себе, стоило мне лишь надкусить этот персик, как она совершенно… э-э… испортилась. Хнычет, всего боится, забивается в угол и визжит, когда я… э-э… ее навещаю. Совершенно невозможно вынести всю эту сырость и крики. Я так ей и сказал: "После того, – сказал я, – как я, милочка, избавил тебя от груза девственности, ты годишься разве что в посудомойки".

Сабарат цокнул языком.

– За воспитание этих дур я, извините, не отвечаю. Я их, извините, поставляю – такими, какие есть. То есть молодыми, с гладким телом, смазливой мордочкой и без вшей в волосах. Остальное – дело воспитания. Заведите хорошего евнуха. Любой козе, знаете ли, требуется козопас.

Сабарат говорил совершенно серьезно, но в его безжалостных светлых глазах таилась насмешка. Невзгоды пресыщенного работорговца, которому разбойник то и дело поставлял молоденьких девушек, откровенно веселили халисунца.

– Если я правильно вас понял, мой друг, отныне – никаких девственниц, – заключил Сабарат.