– Коришь себя? – усмехнулся дядюшка Химьяр невесело. – Небось, жалеешь, что в дверь мою постучал?
– Ты читаешь мои мысли.
– Таковы твои мысли, горемыка, что прочитать их даже неграмотный сумеет… Навидался ты от людей разной пакости, вот и подозреваешь всех и каждого. Может, и не напрасно. Да только я-то не человек, меня и подозревать не следует…
– Как – не человек? – такого Салих уже не ожидал. Даже рот разинул.
– А вот так. Я оборотень… – Дядюшка Химьяр вздохнул. – На роду тебе, видать, написано, знать много лишнего. Такого, от чего ночной сон делается беспокойным, а в голове седых волос прибавляется.
– Меня учили, что лишних знаний не бывает, – парировал Салих не без яда в голосе.
– Учили его, гляди ты… – отозвался дядюшка Химьяр. – Кто это тебя учил?
– Жизнь.
– Кнут да голод тебя учили, да плохо выучили, – догадливо произнес старый охотник. – Не тереби кинжал, я ведь тебя насквозь вижу. Ты оттого и девчонке, как собака, этой предан, что избавила тебя от твоих учителей… Ладно, за завтраком поговорим. Кстати…
Он неторопливо накрыл на стол и пригласил Салиха. Тот уселся, все еще настороженный, не зная, чего и ожидать.
– Итак, ты – оборотень, – напомнил гость, видя, что молчание затягивается.
– Да. Вчера была ночь полнолуния.
– Ты едва не загрыз меня.
– Себя обвиняй. Дома нужно было сидеть. Медведь – хищник, ему иной раз очень даже свойственно охотиться… на мясо. – Дядюшка Химьяр усмехнулся. – Такова природа.
– Странный ты все же оборотень, – сказал Салих. – Людей привечаешь, лечишь их. От самого себя, похоже, оберегаешь.
Дядюшка Химьяр смотрел на Салиха лукаво. Его, казалось, забавлял этот разговор.
– Можно подумать, – заявил старый охотник, – что двойственность свойственна одним только оборотням. Ночью в полнолуние я медведь-людоед, а все остальное время добрейшей души человек, знахарь, ведун и еще много что. А люди что – другие? Иной за безделку готов со слуги шкуру заживо спустить, а с собственными детьми мягче перины – любую шалость простит, любой каприз исполнит… Не видал никогда, что ли?
– Видал, – согласился Салих.
– Да ты и сам, небось, такой же. На весь мир люто обозлен, а перед этой девочкой шелковой травой стелешься…
– И это правда, – сознался Салих.
– Зло и добро с легкостью уживаются в душе одного и того же человека, – продолжал дядюшка Химьяр. – БОлее того, они там мирно сосуществуют и даже не всегда мешают друг другу. А иной раз и вовсе невозможно отличить, где зло, а где добро – так они похожи между собою. Иной раз добро имеет оскал злобы, а зло прикидывается добренькой овечкой…
– Нет уж! – возразил Салих. – Когда я вижу добро, я сразу его распознаю. У добра свой вкус, у зла – свой.
– Глупости! Вот послушай. – Дядюшка Химьяр поставил локти на стол и придвинулся к своему собеседнику поближе. – Вот почему это случается. Зло и добро – родные братья. Как-то раз Творец Мира, Предвечный Отец, задумал сотворить себе сына. Ты слушай, слушай! Это – истинное предание. – В голосе дядюшки Химьяра послышались проповеднические нотки. Салих ожидал чего угодно, только не этого. Медведь-оборотень, провозглашающий веру Богов-Близнецов? Вот когда подивился Салих сам себе: думал, ни за какие блага мира не захочет больше повстречаться с братом Соллием – и на тебе! Многое бы сейчас отдал, лишь бы Соллий оказался рядом!
– Мне рассказал это предание мой отец, а он услышал его от своего… Предвечный Отец не был уверен в собственных силах. В последний миг он усомнился в том, что сын его может быть столь совершенен, как замышлялось. И потому был порожден сын ущербный. И стал он Темной Стороной Сущего. И когда посмотрел Предвечный Отец на порождение души своей, то понял, что способен и на более совершенные творения. И тогда исторг Он из себя второго сына, который был поистине совершенен. И стал этот второй сын Светлой Стороной Сущего. Эти два брата, противоборствуя между собою, создали тот мир, в котором мы живем. Старший лепил все злое, младший – все доброе… Но Предвечный их Отец захотел перемешать доброе и злое… Вот оно как.