Мысленно возблагодарив Богов своего рода за это знание, она приготовилась ждать удобного случая нанести удар. Боги поддержат ее руку, укрепят ее дух, сделают ее сильной.
Халисунец Сабарат окинул спальню быстрым, оценивающим взглядом.
– Так. Восемь. Отборные девочки… Благородные девственницы, как уверяла эта старая ворона… Господин Фатагар будет доволен.
– Благородные девственницы! – хмыкнул разбойник с хриплым голосом. – А ведь нам, кажется, заказывали… как там выразился этот твой Фатагар?
– Фатагар, положим, не "мой", – возразил халисунец. – А заказывал он… – Тут разбойник, не выдержав, усмехнулся, блеснув белыми зубами. – "Надкушенные персики".
Двое остальных бандитов разразились хохотом.
– Вот надкусыванием этих сладеньких персиков мы сейчас и займемся, чтобы благородному господину не пришлось утруждать себя! – Они снова и снова повторяли эту грубую шутку, смысл которой был слишком ясен несчастным жертвам.
Четвертый бандит, одетый в меховую куртку и теплую шапку из волчьего меха – так одеваются варвары из северных краев, откуда-нибудь с верховья Светыни – тряхнул головой.
– Не слишком увлекайтесь девочками, – сказал он хмуро. – Заказ Фатагара из Мельсины – это, конечно, недурно.
– "Недурно"! – хмыкнул Сабарат. – Торговец платит чистым золотом за каждую голову!
"Голову"! Это выражение заставило девушек вздрогнуть – некоторые решили, будто какой-то злодей из Мельсины захотел украсить свои покои отрезанными девичьими головами. Одна только Алаха сжалась от негодования. Она-то прекрасно поняла, о чем говорит работорговец. По головам степные народы считали скот, а торговцы живым товаром – рабов…
– Клянусь Хеггом и его волосатыми яйцами! – продолжал северянин. – Вы заметили, какие здесь крепкие ворота? Какие лабиринты и ходы, не говоря уж о ловушках? Мы едва не угодили в яму с кольями на дне. Спрашивается, кого эти старые совы здесь так охраняют? Истукана их слезоточивой Богини? Но идол деревянный, лишь покрытый золотом…
– О чем ты говоришь? – заинтересовался вдруг Сабарат.
– Да тут, небось, припрятаны несметные сокровища! Не девчонок же, в самом деле, они так рьяно охраняют!
– Не покушайся, нечестивец, на то, что принадлежит Богине! – прошептала Кера.
Северянин повернулся к простертой на полу жрице и пренебрежительно пнул ее сапогом.
– Я расшибу твою голову о стены, стервятница! Ты ползаешь на брюхе перед истуканом, изображающим вонючего грифа, – таков твой выбор! Но не навязывай его мне!
– Несчастна та мать, что породила тебя себе на позор, – сказала Кера.
Северянин побледнел и отвернулся. Против своей воли Алаха ощутила нечто вроде сочувствия к этому человеку. Какая злая сила сорвала его с родных мест, заставила искать доли в чужих краях? Может быть, у него, как и у самой Алахи, враги убили всю родню? Она тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Он – разбойник, мужчина, враг. Он должен быть убит.
Сабарат обнажил меч, и острие уперлось в горло Керы. Жрица упрямо сжала губы.
– Нет! Не трогайте ее! – неожиданно закричала Данелла и бросилась вперед, желая закрыть собой жрицу. – Разве вас не натешили ее страдания? Будьте же милосердны! Оставьте ее в покое!
Сверкающее лезвие медленно поднялось и прижалось к груди Данеллы. Девушка застыла, тяжело дыша широко раскрытым ртом.
– Эй ты, стервятница! – холодно молвил Сабарат. Его взгляд был обращен к поверженной жрице. – Где спрятаны сокровища этого храма? Клянусь, мы не уйдем отсюда, пока не отыщем их. Я буду срезать мясо ломтями с костей этой пташки, пока ты не раскроешь свой клюв и не прокаркаешь мне правду!