И вот собрался Арих, взял с собой смену одежды и кусок хлеба с сыром в узелке, поблагодарил хозяйку, простился с хозяином, обнял Соллия и зашагал прочь, держа путь по берегу Светыни.
Шел он нескорым, неумелым шагом, но все-таки довольно быстро скрылся из вида. И село позабыло о раскосом плосколицем человеке, что гостевал здесь недолгое время, но так и не сделался желанным гостем.
Замок Винитария поразил Ариха. Так поразил, что молодой хаан остановился, хмуря длинные черные брови, покачал головой, поцокал языком и уселся на землю – поразмыслить над эдаким чудом. Неужто этот Винитарий собирается жить вечно? Не великий ли он шаман, не дух ли он в обличье человека? Для чего же тому, чей путь на земле недолог и полон превратностей, выстраивать себе такую хоромину? Для чего столь прочно впиваться в почву, словно не человек этот Винитарий – дерево, пустившее корни едва не до середины земли?
Никогда не понять ему, Ариху, оседлого человека…
Одно лишь может сблизить его с кунсом – оба воины, стало быть, язык певучего железа внятен обоим в равной мере.
Ободренный этой мыслью, Арих поднялся на ноги и приблизился к замку.
Крепость Винитария выстроена была почти вся из дерева. Каменными были лишь основания оборонных стен да подвалы. Великанские бревна, плотно пригнанные один к другому, мнились поверженными богатырями. Арих, сам не зная, почему, разволновался. Слегка раздувая ноздри и щуря глаза, оглядывал он дивную твердыню.
Тут-то и наскочили на него комесы Винитария. Светловолосые, рослые, смешливые, начали кружить поначалу издалека, перебрасываясь ядовитыми замечаниями насчет пришельца. Мол, кто таков, откуда выскочил, не таит ли в себе угрозы.
Арих, тоже не обращаясь к комесам прямо, принялся бормотать себе под нос разные слова, которые можно было истолковать как случайные мысли вслух, посетившие недотепу-путешественника, и как ответы на те самые шуточки, что излетали из уст насмешников.
Мол, превосходная крепость, оборонить такую много силы не нужно. Всю работу за тебя бревна проделают, вот и защитников, поди, подобрали сплошь трусов да бездельников, чтобы на стенах маячили и врага страшными рожами пугали. А рожи и впрямь преужасные – любой недруг побежит, едва только завидит.
По одной только этой повадке сегваны начали смекать, что пришелец-то, похоже, знаком с воинским обычаем – осыпать новичка язвительными замечаниями, дабы испытать его выдержку, а заодно и поглядеть – каков он в словесной перепалке. В Степи существовал точно такой обычай, а язык свой Арих с детских лет вострил о сестру – вот уж кто за словом за пазуху не лазил, так это Алаха!
Тут и разговор завязался более дельный. Подойдя вплотную, старший из комесов кивнул Ариху и заговорил с ним так:
– Добрым ли был твой путь, уважаемый?
– Различно, – отозвался Арих, не спеша принимать дружелюбный тон. – А нынче, как я погляжу, вновь моя дорога сделала петлю…
– Может, и так, – согласился комес. – В наших краях редко встретишь человека из Вечной Степи.
"Догадался, – удивился Арих. – Надо же!" Он уже привык, что лесные люди таращили на него глаза, как на диковину, а дети начинали показывать пальцами и громко вопрошать краснеющих за невоспитанность отпрысков матерей: "Что за урод такой, мама? Это – человек? Его можно потрогать?"
Сами лесные люди с их белыми, как мочала, патлами и круглыми, глупыми, птичьими глазами, на погляд Ариха, выглядели сущими чучелами – одним Богам известно, как на этого комеса (небось, красавцем себя мнит!) стали бы показывать пальцами степные дети, куда менее церемонные против здешних…