– Говорить-то я это говорил, – возразил Арих, – но выслушай и другое суждение! У моего народа принято, чтобы мужчина имел много жен, но ни одна жена не должна иметь много мужей – Богам противно это!
Магула повернулся к своим товарищам.
– З-зачем с н-ним д-драться, с-с таким б-б-бешеным? – спросил он. – П-пусть заб-бирает! Б-будут же д-другие!.. – И пояснил, заикаясь сильнее обычного и от натуги брызгая слюной: – Б-б-бабы…
Бледа оглядел остальных, выискивая взглядом недовольных.
– Ну что? – спросил он. – Подарим дурищу нашему лучнику? А то он нас всех, гляди ты, перестреляет…
Он усмехнулся.
Несколько человек пытались возражать, требуя "своего законного", но Бледа быстро остановил их.
– Не стоит эта потаскушка того, чтобы из-за нее ссорились мужчины, – примирительно заметил он. – Пусть Арих забирает себе женщину. И не трогайте ее. К чему нам ругаться? С нами любая пойдет. Добрая мужская дружба дороже женской ласки… А эта дикая кошка и ласкаться-то, похоже, не умеет. Будет визжать да отбиваться – кому это в радость?
Он подвел Домаславу к Ариху. Лучник спрыгнул со стола, все еще настороженно поглядывая по сторонам.
– Владей, – сказал Бледа. – В самом деле, ты ее заслужил. Без тебя и кунса бы в живых сейчас не было… Да только и ты живи с оглядкой, Арих. Незачем тебе обижать дружину.
– Спасибо, – хмуро ответил Арих. И взял девушку за руку.
Ощутив прикосновение этой крепкой, сухой руки, Домаслава содрогнулась всем телом. Страшен был ей Винитарий, но вдвое страшней казался этот чужак с плоским лицом и длинными черными волосами. Полно, да и человек ли он вовсе? Ей показали тело Воземута с двумя стрелами, вонзившимися в шею; объяснили, что стрелы эти пустил сквозь листву новый стрелок кунса Винитария. Ни один человек не мог стрелять так метко, не обладал столь острым зрением и твердой рукой. Как ему это удалось? Не злые ли духи ведут его, незримо помогая своим покровительством?
Не понимала она и другого: для чего он отобрал ее у дружинников, зачем взял себе? Ведь рано или поздно она все равно бы ему досталась. Откуда было знать Домаславе, что в роду у Ариха бесчестьем считалось позорить женщину. В отличие от сегвана, исчислявшего свою мужскую славу женскими слезами, степняк почитал за постыдное унижать ту, которая может понести от него дитя. Ибо ребенок берет не только от отца, но и от матери.
Для начала Арих подвел ее к плетеному коробу, где хранил нехитрое свое имущество. Вещей у степняка всегда было мало – ни к чему обременять себя лишним имуществом тому, кто в любой момент готов взять оружие, сесть на коня и навсегда покинуть старые костры. Однако живя при Винитарии, успел разжиться кое-какой одеждой – уговорили-таки оседлые люди стирать носильные вещи в воде и, пока сушатся, переодеваться в запасные. Народ Ариха, исстари кочующий по засушливым краям, где даже малая капля воды почитается за великую драгоценность, за подобное расточительство предавал лютой смерти: заворачивал в ковер и бил палками, покуда казнимый не испускал дух от побоев и духоты. А здесь, где несет свои воды полная, богатая Светынь, едва ли не каждый день полощут в воде портки и рубахи. Арих всякий раз низко кланялся реке, бормотал льстивые слова, уговаривал не сердиться на него за святотатственное деяние – погружать голые руки в светлые воды, брать живительную влагу ради стирки…
– Оденься, – молвил Арих, вынув из короба длинную рубаху с красной вышивкой по подолу и вороту и холщовые штаны. – Не срамись.
Домаслава взяла вещи, недоуменно посмотрела на них. Перевела взгляд на своего неожиданного заступника.