– Тебе опасно быть одной, Алаха. – Опять он посмел назвать ее по имени! И она не возразила, не одернула его, не указала ему на его место. Слишком взволнована, должно быть. – Я не могу отпустить тебя… Я не могу без тебя…
Она порывисто схватила его за руку.
– Значит, вместе? Возвращаемся вместе?
– Да.
Горячие тонкие пальцы, унизанные кольцами, стиснули его запястье.
– Спасибо, спасибо тебе! О, Салих! Сколько я всего передумала, пока сидела тут взаперти! Ты хотел, чтобы был дом, чтобы была тишина и покой… Твоя мать – она очень добрая, но… Она не моя мать! Моя мать – жена хаана, она и сама – глава племени. А твоя всю жизнь была чьей-то тенью. Твой брат…
– Я знаю, – улыбнулся Салих. – Мэзарро не похож на Ариха. Баловень женщин, ты хотела сказать.
Алаха кивнула.
– Дай ему подрасти, – сказал Салих. – Мэзарро еще мальчик.
– Арих! – встрепенулась Алаха. – Он не простит тебя. Ведь вы расстались врагами!
– Простит, – улыбнулся Салих. – Или не простит – какое это имеет значение? Если он до сих пор держит на меня зло, значит, будем биться… В конце концов один из нас одолеет другого. А может быть, разум возьмет верх над нами обоими. Я не боюсь твоего брата и не страшусь его злобы. Вот уже много времени, Алаха, я боюсь только одного: что ты будешь несчастна.
Рука об руку шли трое по неоглядной степи. От горизонта до горизонта тянулось просторная равнина. Выжженная беспощадным солнцем, порыжела трава, и кочевники отгоняли стада к северу, ближе к рекам и горам, где еще остались пастбища.
Над стойбищем рода Алахи до сих пор стоял горьковатый запах дыма. Грифы уже улетели, завершив свое страшное пиршество. Повсюду видны были пятна пожарищ, кое-где стояли почерневшие остовы сгоревших шатров. Валялось два или три больших тележных колеса. Все сколько-нибудь ценное венуты унесли с собой. Ни грифам, ни мародерам делать здесь было нечего.
Однако те трое, что шли по степи, направлялись именно сюда. Они не были похожи на людей – три крошечные, будто точеные из кости, фигурки мужчины, женщины и ребенка. Одетые в роскошные, очень красивые одежды, изящные и с немалой выдумкой, обутые в красные сапожки из мягкой кожи, с длинными, причудливо заплетенными волосами, они казались чудесными духами из детских снов и дедовских сказок.
Они и были духами – аями. Келе, его жена Чаха и их сынишка.
– Горько мне видеть это, – проговорила Чаха, когда они остановились возле пепелища.
– Твой мир умер, – согласился Келе. – Но не все погибло вместе с этими шатрами. Осталась еще Алаха – последняя в роду.
– Единственная, – сказала Чаха. – Теперь – единственная.
– Когда умрет пожар, плачет пепел, – нараспев произнес мальчик. – Пепел – остывшие слезы огня.
– И взвился пепел до небес, когда замолчали люди, – подхватила Чаха, – и духи спустились на землю посмотреть, что там происходит…
Глава восьмая
КРАСНЫЕ ПИСЬМЕНА НА ЗЕЛЕНОЙ ТРАВЕ
Среди всеобщего крушения, посреди смерти – словно Незваная Гостья сделалась отныне хозяйкой всего племени – Арих не погиб. Что спасло его? Нечеловеческое ли мужество и ярость, с которой он бился до последнего своего издыхания? А может быть, насмешка Богов, которым забавно было посмотреть, как будет вести себя этот неукротимый, гневливый молодой вождь, оказавшись вдруг без верных соратников, без племени – один, побежденный, плененный, опозоренный? Или милосердие какой-нибудь Богини… Быть может, Богини Кан с ее изболевшимся по людям, материнским сердцем? Не Она ли сохранила жизнь не верящему в нее воину для того, чтобы он дожил до того часа, когда настанет и для него время познать любовь и милосердие?